Маленькие женские секреты

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Маленькие женские секреты » Литература » Литературное кафе


Литературное кафе

Сообщений 21 страница 30 из 43

1

http://4.bp.blogspot.com/-l2icrdFj_gE/TxG79aZoDMI/AAAAAAAAAtY/MZ4k2LycRts/s1600/IM%25D1%2589%25D0%25B7%25D1%2588%25D1%2589G_5807.jpg

21

Серебряный лотос. Тайна

=Spoiler написал(а):

Парк бурлил народом. Дети катились прямо под ноги на своих роликах и самокатах, старушки с упоением кормили голубей, влюбленные парочки на каждом углу с энтузиазмом демонстрировали друг другу чувства.

Маи свернула на безлюдную аллею, нашла свободную скамейку, села и, удобно облокотившись на спинку, прикрыла веки. За последнее время в ней заметно накопилась усталость. Прав был Шереметьев: преступников ловить — не в бильярд играть. Шереметьев... Маи все больше нравился этот мрачный, резкий, во всех смыслах неудобный тип. Она сама была такой. Только в женском воплощении. А еще ей льстила тайная влюбленность майора, о которой он боялся не только сказать, но даже намекнуть. “Застенчивый мамонт...” — мысленно улыбнулась Маи.
В воздухе стоял дурманящий аромат роз, в тени под старой липой было свежо и прохладно. Шум остался где-то позади неназойливым ровным фоном, и девушка с удовольствием почувствовала, как проваливается в приятный полусон. Вдруг кто-то осторожно коснулся ее плеча. Тут же раздался низкий мужской голос:
— Вы Маи Танака?   
Открыв глаза, она увидела перед собой высокого молодого человека в строгом черном френче.   
— Вы должны пойти со мной, — ровным, без единой интонации голосом сказал он. — Только не надо сопротивляться. Это бесполезно.
Маи окинула незнакомца внимательным взглядом и спросила:
— А вы кто?
— Это не имеет значения, — сухо ответил он. — Идемте. Вам ничего не угрожает. Наоборот, человек, по поручению которого я пришел, может помочь. Речь идет о вашем давнем желании.
— Напоминает кино о маньяке, хитростью заманивающего свои жертвы.
— Маньяк действовал бы ночью, а не на глазах у прохожих.
— Резонно.
— Идемте, — настойчиво повторил мужчина и взял Маи под локоть.
Она, конечно же, могла отказаться, нахамить и даже поднять шум, поскольку с детства не терпела никакого насилия. Но что-то заставило ее встать и последовать за незнакомцем. Может, любопытство, а может, страсть к приключениям.
* * *
Машина ехала почти час, пока не выбралась из пыльного города на пролегающую через лес дорогу. Незнакомец молчал, равнодушно взирая в окно. У водителя была абсолютно бандитская физиономия. В зеркало заднего вида он бросал недобрые взгляды на Маи, и от этого по ее спине пробегали мурашки. Наконец на горизонте показался элитный поселок. Машина остановилась у высоких кованых ворот, которые немедленно разъехались, открыв фантастическое строение — огромный дом, выполненный в стиле старинного японского храма. Он возвышался на деревянных сваях в центре сказочно красивого пруда. Многоярусная крыша с загнутыми вверх углами и устремленный в небо шпиль отражались в зеркальной поверхности воды. От центрального входа над прудом спускались две галереи, ведущие от дома к лужайкам сада. Дверь распахнулась, и на крыльце появился рослый мужчина лет сорока пяти. Несмотря на европейскую наружность — русые волосы и голубые глаза, — он был одет в кимоно из тяжелого шелка, обут в кожаные сандалии дзори, а в руках держал маленький томик в золотистом переплете. Мужчина поприветствовал Маи традиционным японским поклоном и указал на резную беседку-пагоду в углу сада. Они присели на прогретую солнцем скамью. Незнакомец — чуть поодаль, так, чтобы не слышать разговора, но видеть каждое движение гостьи и хозяина.
— Владлен Разумовский, — с достоинством представился тот.
— Мое имя вы знаете, — сдержанно ответила Маи. — Итак, зачем я вам понадобилась?
Хозяин выдержал паузу, внимательно посмотрел гостье в глаза и негромко сказал:
— Мне нужна ваша помощь. Я хорошо заплачу.
— Какая именно?
— Личного характера. Я знаю, что вы умеете слышать мысли других людей. Мне даже известно о существовании созданного вами детективного клуба “Серебряный лотос”.
Маи удивленно вскинула брови. Разумовский довольно улыбнулся:
— У меня большие связи. Так вот, я собираюсь нанять вас.
— Хотите знать, о чем думают конкуренты?
— Нет, жена. Хочу знать, что она от меня скрывает.
“Тривиальная история. Богатенький муж подозревает молодую супругу в неверности”, — мысленно констатировала Маи, а вслух спросила:
— Почему бы вам не обратиться к частному детективу?
— Уже обращался. Но он ничего подозрительного не обнаружил.
— А может, ничего подозрительного и нет? — осторожно поинтересовалась она.
Разумовский нетерпеливо поморщился:
— Есть. Я не страдаю комплексом Отелло. Но чувствую. Моя жена, ее зовут Евгения, ведет себя странно. Не спит по ночам, вздрагивает от каждого шороха, пьет успокоительное и практически перестала улыбаться.
— Для такого поведения может быть множество причин. Вполне безобидных. Вы пробовали с ней говорить?
— Пробовал. Никакого результата. Она старательно делает вид, что ничего не происходит. От этого проблема становится еще более явной.
Маи на секунду задумалась:
— А в чем именно вы подозреваете жену?
— Если бы я знал! — вспыхнул вдруг Разумовский, но тут же взял себя в руки. — Поэтому и нанял вас.
— Во-первых, вы меня еще не наняли, — улыбнулась гостья. — А во-вторых, ваш посыльный... Извините, он не представился. Обещал, что вы исполните мое давнее желание. Если честно, то именно на эту удочку он меня и поймал. Очень уж захотелось узнать — какое из моих многочисленных желаний вы собираетесь воплотить?
— А вы саркастичная особа, — ухмыльнулся Разумовский. Затем кивнул в сторону дома: — Вас ничего не удивляет? — выдержал паузу. — Я, как и вы, увлекаюсь японской культурой. Четыре раза гостил в этой потрясающей стране. А вы?
Маи отрицательно покачала головой. Разумовский задумался, словно решая, с какой стороны лучше подойти к разговору. Наконец продолжил:   
— Фамилия Танака довольно распространенная в Японии. Тем не менее даже двух абсолютных тезок отличает одна индивидуальная особенность — дата рождения. Вы понимаете, о чем я?
— Не понимаю, — честно ответила Маи, которую уже начал раздражать его вкрадчивый и одновременно высокомерный тон.
— Вы ведь родились восьмого июня в восьмидесятом?
— Да. И что из этого следует?
— Позже. Все узнаете позже, — пообещал Разумовский и неожиданно прямо спросил: — Вы знаете своего отца?
— Нет.
— Правильно. Вы даже не в курсе, где он сейчас — здесь или в Японии. Но я осведомлен, что вы многое отдали бы за информацию о нем. Вы ведь даже пытались разыскать его несмотря на то, что ваша мать была категорически против.
— Что вам известно о моем отце? — холодно оборвала его тираду Маи.
Разумовский снова улыбнулся:
— Не горячитесь, всему свое время. Услуга за услугу. Плюс гонорар.   
Он достал ручку, блокнот и быстро черкнул в нем четырехзначную цифру. Немного помедлил и дописал еще один ноль. Маи бросила взгляд на листок. Сумма была более чем внушительной. 
— Итак, вы получите эти деньги и информацию, которая поможет вам разыскать отца, если узнаете, что скрывает от меня жена.
Воцарилась пауза. Разумовский сделал глубокий вдох и добавил, понизив голос, как бы не желая, чтобы его слышал сидящий поодаль помощник:
— Я очень люблю Женю. Очень. Как никого и никогда не любил...
— А где она сейчас?
— Уехала в провинцию. Там у нее родители и младший брат. Она скучает по ним. Вернется в среду.
— А дети у вас есть?
Разумовский вздохнул:
— Пока нет. У нас большая разница в возрасте. Мне сорок семь, ей двадцать два. Она еще не готова. Но я очень хочу ребенка. Мальчика. Наследника. Я ведь никогда не был женат. Это моя настоящая первая и, надеюсь, последняя любовь.
— Ладно, — улыбнулась Маи. — Я попробую вам помочь. Но для этого мы должны сделать вот что...

* * *
Евгения приехала в среду в полдень. Юная, белокурая, с бледной прозрачной кожей. Она была довольно высокой, но настолько хрупкой, что, казалось, легкий порыв ветра мог бы поднять ее и перенести через пруд на крыльцо дома. Войдя, Евгения остановилась в замешательстве. Справа на лужайке с книгой в руках сидела настоящая японка в дорогом тренировочном кимоно.
— Познакомься, — сказал вышедший навстречу жене Разумовский, — это Маи — мой новый инструктор по восточным единоборствам.   
— Очень приятно, Евгения, — произнесла она и протянула изящную узкую ладонь.
Женя сразу понравилась Маи. “Мы подружимся” — уверенно решила та. Хотя это и огорчало. Трудно выводить на чистую воду приятного тебе человека, тем более друга. В душе начинают рождаться всевозможные компромиссы и оправдания. Потом наступает момент выбора, ты чувствуешь себя предателем и все, чего хочешь, — быстрее закончить дело и убраться восвояси. Впрочем, Маи очень надеялась, что Евгения не задумала ничего криминального, а ее тайны — не более чем наивные девичьи переживания.
— Ну и как мой муж? Способный ученик? — весело спросила она, понаблюдав за тренировкой и тем, как неуклюже и растерянно летал над головой маленькой японки ее большой супруг.
— Перспективный, — коротко ответила Маи. — Стоит еще поработать над быстротой реакции.
— А у меня получится?
— Не сомневаюсь.
Маи не ошиблась — они подружились. Евгения оказалась талантливой ученицей. Особенно ей легко давалось кунг-фу. Разумовский с удовольствием наблюдал из окна за их поединком. Улыбался и говорил своему молчаливому помощнику:
— Смотри, две кошки — черная и белая. Я могу глядеть на них бесконечно долго. Как на огонь или воду...
Через неделю Евгения снова засобиралась к родителям.
— Почему ты не хочешь перевезти их сюда? — спросила Маи. — Дом большой, места всем хватит. В крайнем случае, можно поселить где-нибудь по соседству.
— Я-то как раз хочу, — вздохнула девушка. — Отец против. У него там любимая работа, друзья. А мама без него никуда.
— Скучаешь по ним?
— Очень.
— А хочешь, я поеду с тобой?
Евгения задумалась. Было видно, что ей нравится предложение новой подруги, но есть нечто, в чем она не уверена. Наконец улыбнулась и ответила:
— Поехали. Думаю, муж будет только за.
— Что вы успели узнать? — спросил Маи перед отъездом Разумовский.
— Ничего. Я слышу мысли лишь в случае, если человек взволнован. Кроме того, мне нужно в этот момент к нему прикоснуться.
— Надеюсь, вам представится такая возможность.
* * *
Маи встретило милое провинциальное семейство. Мама Евгении, Наталья, была учительницей младших классов, отец Алексей работал инженером на заводе, младший брат Саша ходил в садик. В общем, ничего необычного.
— Как же я по всем вам соскучилась! — щебетала Женя, целуя братика в пухлые щечки. Тот, в свою очередь, недовольно морщился и вырывался.
— Боец, — улыбнулась Наталья. — Взрослеет не по дням, а по часам.
— Сколько тебе лет? — спросила мальчика Маи.
— Через месяц будет шесть, — ответила за него Женя. —  Скоро в школу пойдем.
Три дня пролетели в семейных застольях, визитах многочисленных родственников, вечерних играх в лото. До отъезда оставались сутки, и Маи уже разочарованно констатировала: “зеро”, как вдруг в квартире раздался телефонный звонок. Трубку снял Алексей. Услышав голос звонившего, он мгновенно помрачнел и позвал дочь. С Женей произошла похожая метаморфоза. Она побледнела и ответила тусклым голосом:
— Я слушаю.
Маи отметила, что и Наталья изменилась в лице, вздохнула и страдальчески поджала губы. Нужно было немедленно пользоваться ситуацией.
— Вам плохо? — спросила Маи, осторожно взяв женщину за руку, и тут же прочитала ее мысли:
“Нужно заплатить один раз и навсегда. Но где найти столько денег?” — думала Наталья, а вслух произнесла:
— Все в порядке. Голова что-то закружилась...
— Я принесу воды.
Маи вышла в кухню и застала там курящего у окна Алексея. Он заметно нервничал, хотя старался не подавать вида.
— Мне нужна питьевая вода, — сказала она. — Там Наталье нехорошо.
Алексей достал из-под раковины пластиковый баллон, налил воду в стакан и протянул Маи. Взяв его, она как бы случайно коснулась пальцев мужчины и тут же услышала: “Надо звонить в милицию. Такие люди не останавливаются. Им всегда будет мало. Но Женька...”
Она отнесла воду Наталье и вышла в прихожую, где Женя только что закончила разговор.
— Ничего не случилось? — дотронулась Маи ее плеча.
“Все скоро закончится, — думала та, — а если нет, то я просто убью его. Не смогу? Не сумею? Еще как сумею! Господи, как же я его ненавижу...” Эти мысли пронеслись за долю секунды, и девушка словно стряхнула их, вздрогнув от прикосновения Маи. Растерянно спросила:
— Что?
— Я могу тебе чем-то помочь?
— Нет. Все нормально. Мне подруга позвонила. Зовет на кофе. У нее какой-то важный разговор. Просит совета. Наверное, опять с мужем поссорилась.
“Да, врать ты не умеешь”, — отметила Маи и вызвалась составить компанию.
— Нет-нет! — быстро ответила Женя. — Она начнет стесняться, и вообще, тебе это будет неинтересно.
— Ладно. Тогда просто прогуляюсь по городу, посмотрю местные достопримечательности.

* * *
Они встретились в кафе — Евгения и крепкий темноволосый парень, лицо которого Маи показалось знакомым. Где-то она уже видела эти глаза и губы, этот взгляд немного исподлобья. Женя взволнованно размахивала руками, пытаясь что-то доказать своему спутнику. Тот же вел себя спокойно, уверенно и даже немного надменно. В конце разговора она протянула ему конверт. Молодой человек взял его неспешно, заглянул, скептически скривил рот. Женя выдержала паузу и вдруг улыбнулась. Сидевшая в сквере напротив Маи многое отдала бы, чтобы услышать слова, произнесенные сразу после улыбки. Парень отреагировал на них мгновенно. Он оживился, сказал что-то с довольной ухмылкой и многозначительно сжал Женину руку.
После этой встречи Евгению словно подменили. Она сразу успокоилась. Но это было подозрительное спокойствие, свойственное людям, принявшим какое-то страшное, бесповоротное решение. Вечером около девяти Женя снова засобиралась куда-то.
— Нужно проведать Ларису Андреевну, — сказала она. — Это моя бывшая учительница. Я в каждый приезд к ней хожу, — и тут же, опередив возможное предложение Маи, добавила: — Она — пожилая женщина, не любит посторонних в доме. Поэтому, извини, не зову тебя с собой.
Нужно было действовать. Перебрав как минимум три варианта, Маи остановилась на самом надежном. Улучив момент, она стащила из Жениной сумочки мобильный и положила его на книжную полку. В комнату заглянул Саша.
— Ты опять уходишь? — спросил он сестру.
— Мне нужно, Санечка, — присела перед ним та.
— А как же лото? Папа уже таблички разложил. Сказал, что я сегодня обязательно всех победю.
— Конечно, — засмеялась Женя. — Я вернусь и доиграю с вами. А завтра мы пойдем в парк на машинках кататься. И Маи с собой возьмем.
— Ладно, — нехотя согласился Саша, обняв сестру за шею. — Купишь мне тогда мороженого, сладкую вату и... самокат!
— Договорились.
Маи взглянула на мальчика и ахнула. В голове ее одна за другой выстроились мысли. Словно недостающие пазлы, они заполнили белые пятна в общей картине. Не хватало двух-трех фрагментов, но теперь Маи беспокоила новая догадка — событие, которое она должна была предотвратить.
— Я скоро вернусь, — крикнула Женя родителям и скрылась за дверью.
— Ой! — спохватилась Маи. — Я же забыла попросить ее купить мне белого шоколада.
— Так позвони, — подсказал Алексей, тряся в мешочке деревянные бочонки лото.
Маи набрала номер, и тут же из спальни донесся веселенький рингтон.   
— Надо же, она телефон забыла. Но ничего, я ее догоню.
Не дав родителям опомниться, Маи схватила мобильный и выскочила за дверь. К счастью, Женя не успела уйти далеко. Она решительно свернула за угол и направилась к самому высокому в городе дому. Вошла в первый подъезд и села в лифт. Маи последовала за ней. По ее подсчетам, лифт преодолел все шестнадцать этажей, на верхнем остановился и затих. Маи едва дождалась, когда кабина вернется обратно, нажала кнопку “16”, доехав, выскочила на площадку и растерялась. На лестничной клетке было восемь квартир — по четыре в каждом крыле. В какую из них вошла Женька — оставалось только догадываться. Но вдруг откуда-то сверху послышались голоса — женский и мужской. Маи взбежала по ступенькам, ведущим на крышу. Дверь оказалась открытой. Осторожно выбравшись через чердачное окно, она увидела Женю и того самого парня из кафе.
— Соскучилась, значит, — говорил он, торопливо расстегивая Женину блузку. — А я все приготовил, как тогда: матрасик, вино, свечи. Помнишь?
— Подожди, Артем, подожди, — прерывисто дыша, отвечала она. — Давай сначала закатом полюбуемся. Смотри, как красиво...
И стала оттеснять его к краю крыши. Один шаг, второй, третий.
— Стой! — крикнула Маи. — Не делай этого, Женька!
Девушка повернула голову, отшатнулась и, медленно опустившись на пол, заплакала.
— Ты кто такая? — недовольно спросил парень.
— Та, которая спасла тебе жизнь, урод, — ответила Маи.
* * *
Ее лицо распухло от слез, нос покраснел, глаза превратились в узкие щелочки. Они сидели в том самом кафе, разговора не получалось. Маи протянула очередную салфетку.
— Ты ничего мне не хочешь рассказать?
Женя отрицательно покачала головой.
— Тогда я сама. С чего же начать?.. Хорошо, начну с главного. Саша — не твой брат. Он — твой сын. Я права?
Женя перестала плакать и испуганно уставилась на Маи.
— А этот неприятный брюнет — его отец. Они похожи. Ты родила, когда тебе еще не было шестнадцати. Вот только непонятно, как сей факт удалось скрыть от всемогущего Разумовского. Он ведь нанимал частного сыщика, чтобы разузнать твою тайну.   
— Правда? — вспыхнула Женя. — Значит, он догадывался. Но если бы не Артем, никто бы ничего не узнал. Да, это действительно отец Саши. У нас было всего несколько свиданий. На той самой крыше. Когда я забеременела, то все рассказала родителям. Оказалось, что аборт делать опасно, поэтому они придумали план. Меня на пятом месяце отправили в Гурзуф к тетке, якобы на лечение, а мама стала носить накладной живот. Папин брат — врач-гинеколог. Он и написал ей липовое обследование в карточке. Когда пришел срок, меня привезли в больницу тайно, с черного хода. А потом всем объявили, что у мамы родился сын. Мы продумали все до мелочей, никто не должен был знать правды. Позже я встретила Владлена и полюбила его. По-настоящему полюбила. Только с ним я поняла, что значит быть счастливой. И тут появился Артем. Кто ему все рассказал — ума не приложу! Он стал меня шантажировать — требовать деньги за молчание. Я продавала вещи и украшения, которые мне покупал муж. Он не замечал. Владлен никогда не контролировал меня. Но с каждым разом Артему хотелось все больше и больше. Он грозил, что все расскажет.
— И ты решила его убить.
— Это ужасно! — снова заплакала Женя. — Я сама не понимаю, как все получилось. Просто такая ненависть накатила. Если Владлен узнает, что я его обманывала, — никогда не простит...   
— Это ты сама так решила?
— Я запуталась, Маи! Я очень люблю мужа. Очень! Но и сына люблю. Что мне делать?
— Все рассказать.
— Нет, — покачала головой девушка. — Я не смогу.
— Зато я смогу. Рано или поздно тайна раскроется. И это будет намного хуже. Послушай, если он действительно тебя любит, то простит. Решайся.

* * *
— Вы приехали одна? — встретил ее Разумовский на пороге своего великолепного дома. — Ну и что вам удалось выяснить?
— Все, — коротко ответила Маи. — Идемте в беседку, вам лучше присесть.
Они прошли вниз по галерее, сели на скамейку.
— Дело в том, что ваша жена... — Маи выдержала паузу и печально вздохнула. — Ваша жена тяжело и неизлечимо больна.
— Что? — побледнел Разумовский.
— Ей осталось жить не больше месяца.
— Но этого не может быть!
— Увы... Она просто не хотела вас расстраивать, потому что очень сильно любит.
— Господи, девочка моя, — зашептал мужчина, и на его глазах выступили слезы. — Я должен ее забрать оттуда. Я смогу ее вылечить.
— Поздно. Никаких шансов.
Разумовский порывисто вдохнул и закрыл лицо ладонями. Плечи его беззвучно затряслись.   
“Еще полминутки, — решила Маи. — А вот теперь пора”, — и легонько коснулась его руки.
— Успокойтесь. Я соврала вам. Евгения жива и здорова. Но у нее действительно есть тайна — маленький сын, которого она родила еще до вашего знакомства. Женя скрывала это, потому что боялась потерять вас.
Разумовский поднял влажное от слез лицо. Растерянно улыбнулся.
— Так, значит, она не умрет?
— Ну, если вы сами ее не убьете...
— Я вас убью, — пообещал он и с облегчением засмеялся. — Вы садистка, каких свет не видел! Я же поседел, смотрите...
— Зато теперь сколько радости, — заметила Маи. — Вы о сыне-то услышали?
— Не волнуйтесь, я не глухой, — кивнул Разумовский.
— Тогда моя работа закончена. Слово за вами.
Через пару минут он вышел из дома бодрый, подтянутый и по-прежнему исполненный самообладания. Подал Маи фотографию. На ней было двое мужчин — японец и европеец. Обоим не более тридцати.   
— Это ваш отец, — сказал Разумовский. — Кто рядом с ним — я не знаю.
— А откуда такая уверенность?
— Вот, читайте, — он перевернул фотографию, на обороте которой красовалось несколько иероглифов.
“Я и Акио Танака в день рождения его дочери Маи. 8 июня 1980 года” — перевела Маи.   
— Карточка попала ко мне случайно. Это все. Хотя нет, гонорар, — и Разумовский протянул чек.
* * *
Через неделю ей позвонила Женя. Она радостно сообщила, что теперь у них с Владленом все в порядке. Они забрали Сашу к себе, а вскоре перевезут и родителей.
— Спасибо, что не дала мне взять грех на душу, — поблагодарила она напоследок. — Я так счастлива! Знаешь что, а приезжай к нам в гости. Я испеку что-нибудь вкусненькое.
— Не могу. Иду на тренировку. В другой раз — обязательно.
Маи отключила мобильный и остановилась у перехода в ожидании зеленого света. Вдруг ее взгляд выхватил из толпы знакомое лицо. На противоположной стороне улицы стоял тот самый мужчина с фотографии. Но не это потрясло Маи, а то, что другу отца, в восьмидесятом сделавшему надпись на обороте карточки, по-прежнему было не более тридцати...

22

Серебряный лотос

=Spoiler написал(а):

Поздно вечером Маи заварила себе крепкого зеленого чая и принялась читать монографию Гордиевского-старшего.

“Магические ритуалы древней Японии” — гласило название. Далее следовало короткое вступление: “Этот труд принесет тебе невиданные открытия. Дождись третьего дня луны, обратись лицом к ее зарождающейся дуге... — Маи инстинктивно взглянула в окно. Тонкий светящийся серп висел в небе, касаясь нижним концом старой ивы во дворе. — Закрой глаза и прислушайся. Путник уже идет в твой дом. Он несет с собой главную весть...”
И тут Маи вздрогнула — в палисаднике скрипнула калитка. Во дворе послышались чьи-то шаги, и через несколько секунд раздался стук в дверь...
Конечно, она могла не открывать. Любой нормальный человек на ее месте так бы и поступил. Но Маи с детства отличалась особым талантом попадать в центр самых загадочных историй, поэтому не стала изменять своим принципам. Ступая по-кошачьи мягко и беззвучно, она прошла в коридор и посмотрела в глазок. За дверью стоял мужчина лет сорока пяти — высокий, прямой как трость, с благородной проседью в черных волосах. Его лицо показалось ей знакомым. Мужчина выдержал паузу и снова постучал, хотя справа от него висел колокольчик, который он, скорее всего, счел бесполезным антуражем, а может быть, просто не заметил.
— Кто там? — наконец спросила Маи.
— Мне нужна госпожа Танака, — отозвался гость, и его голос ей тоже показался знакомым. — Мое имя Лев Борковский...
— Лев Борковский? — удивилась Маи и тут же распахнула дверь.     
Это был один из самых успешных современных писателей, работающих в жанре триллера. Она прочла несколько его книг, последняя оказалась просто шедевром. А совсем недавно Маи смотрела интервью с Борковским и про себя в который раз отметила, что талантливые писатели, как правило, плохие собеседники.   
— Вы Маи Танака? — уточнил гость.
— Это написано крупными буквами на моем лице, — улыбнулась она.
— Да-да, конечно. Мог бы и догадаться. Но знаете, я в последнее время бываю в таком странном состоянии, что часто не замечаю очевидного... Извините за поздний визит. Просто я уже не могу откладывать эту проблему.     
— Проходите, пожалуйста, — отступила в сторону Маи, указывая на дверь гостиной.
Борковский покорно проследовал в комнату. Она разлила чай по пиалам и сказала:   
— Ваш последний роман “Шаг в пропасть” невероятно талантливо написан. Он гораздо динамичнее предыдущих. В нем настолько сочные образы, настолько интригующие сюжеты, что оторваться невозможно.
— Спасибо, — сдержанно улыбнулся Лев Ильич.
— А над чем вы работаете сейчас?
— Над новым романом. Называется “Человек зеро”. Как раз о нем я и хотел с вами поговорить...
— Правда? Очень любопытно, — оживилась Маи. — Но прежде чем мы начнем, я должна задать вам один вопрос. Вы пришли в такой важный момент... Скажите, вы имеете какое-то отношение к древним магическим ритуалам Японии?
— Нет, — удивленно вскинул бровь Борковский. — А?что?
— Я так и думала, — с облегчением выдохнула Маи. — Значит, банальное совпадение.
— Совпадение чего с чем? — насторожился гость.
— Пустое. Долго объяснять. Итак, чем я могу быть вам полезной?
— Это странная история, — чуть помедлив, сказал он. — Достойная отдельного романа...

* * *
История действительно была странной... Лев Ильич Борковский — автор тринадцати книг, последняя из которых стала бестселлером, месяц назад заметил в себе удивительные перемены. Происходили они ближе к ночи, когда Лев Ильич испытывал традиционный творческий подъем. Но если раньше тот выражался лишь в упоительной легкости, с которой Борковский писал строку за строкой, то теперь его начали посещать видения. И с каждым днем они приобретали все более фантастические очертания. Рабочий кабинет вдруг оживал, предметы меняли цвет — от ярко-зеленого до огненно-красного. К тому же они трансформировались. Углы стола растягивались, как края раскатанного теста в руках неумелого кондитера. Люстра вытягивалась до самого пола и хрустальной лужей растекалась по паркету. А потом происходило совсем необъяснимое. В комнате появлялись герои его нового романа. Они вырастали из углов и вели себя так, будто писателя не было рядом. Разговаривали, смеялись и даже занимались любовью. Лишь к утру их тела превращались в прозрачные тени и ускользали в узкую щель под дверью. Только тогда Борковский обессиленно проваливался в сон. Просыпался обычно к обеду, разбитый и злой. Принимал душ, выпивал чашку крепкого кофе, возвращался к компьютеру и обнаруживал там то, что по глубине и силе воздействия во сто крат превосходило ночные события. Борковский читал написанный в полусознательном состоянии текст, и тот был блестящим. При этом писатель не помнил ни единого слова. Не помнил даже тех ощущений, которые могли родить все эти слова.
— Наверное, я гений, — скромно, как и полагается гениям, предположил Борковский.
— Вы принимаете наркотики? — бесцеремонно оборвала его сладкую фантазию Маи.
— Что?
— Или, может быть, транквилизаторы?
— Боже упаси! Я веду абсолютно здоровый образ жизни. Не пью, не курю, умерен в еде...
— Странно.
Они помолчали, и Борковский осторожно продолжил:
— Я много читал о великих мастерах слова...
— Гениях, — подсказала Маи.
— Ну да... Так вот практически каждый второй страдал определенным видом психического расстройства. Ницше и Гете, Гоголь и Достоевский, Диккенс и Мопассан...
— Кафка и Хемингуэй, — снова подсказала она.
— Совершенно верно, — согласился Борковский, красиво сложив ухоженные руки на остром колене. Он не был похож на безумца. Глядя на его гладко выбритое лицо, аккуратно причесанные волосы, было трудно предположить даже легкую форму шизофрении.
— Если вы хотите избавиться от видений, то это не ко мне, а к психиатру, — сказала Маи.
— Избавиться? — удивился Лев Ильич. — Благодаря этим видениям я творю шедевры! Правда, бессознательно...
— Тогда что вам нужно от меня? И вообще, как вы меня нашли? Кто рассказал вам, что я занимаюсь частным сыском?
— Ах, это... — вздохнул писатель. — У меня есть один добрый знакомый, Владлен Розумовский. Вы когда-то помогли ему.
— Помню. Как его жена?
— Все в порядке, у них скоро будет ребенок... Пожалуйста, сосредоточьтесь на моем деле, — капризно сказал он.
— Но я не вижу никакого дела, — улыбнулась Маи. — Что конкретно вас беспокоит?
Гость придвинулся ближе и понизил голос:
— Природа моих галлюцинаций. Ведь если рассуждать здраво, то они — признаки душевной болезни. Но я совсем не нахожу причин, чтобы сходить с ума. Мои книги прекрасно издаются, я не нуждаюсь в деньгах и чувствую себя абсолютно комфортно.
— Увы, дорогой мой Лев Ильич, эта болезнь приходит неожиданно и из ниоткуда, — сказала Маи. — Возможно, какую-то роль играет наследственность...
— Исключено, — прервал ее Борковский. — В моем роду все были психически здоровыми.
— То есть вы хотите сказать, что кто-то вмешивается в ваше сознание извне?
— Думаю, да. Только вот как? Каким образом? Я хочу обнаружить источник данных видений. Обнаружить и контролировать его. Включать и выключать, когда это нужно. А может, и совсем уничтожить...
— А вы не боитесь, что устранив его, вы перекроете и источник гениальных текстов? — спросила Маи.

Лев Ильич снисходительно улыбнулся:
— Гениальность не пропьешь. Тем более роман почти закончен, и через неделю я отправляю его издателю. Вот увидите, это будет сенсация!
Сказав это, он умолк, мечтательно уставившись на мерцающий в углу фонарик.
— Это самое странное из всех дел, за которые мне приходилось браться, — призналась Маи.
— Я буду вам очень благодарен, — сказал Борковский и потянулся к внутреннему карману пиджака.
— Потом, — остановила его она. — Заплатите аванс, когда я смогу убедиться, что дело мне под силу. Рассказывайте.
— Что? — растерялся писатель.
— Все. О себе, о своих близких, о друзьях, а главное — о врагах. Кто бы хотел желать вам зла? Важны мельчайшие подробности, которые чаще всего и дают ключ к разгадке тайны.   
К разочарованию Маи, жизнь ее нового клиента была на редкость скучной. Лев Ильич обитал один в пятикомнатной квартире в самом центре города. Когда-то писатель состоял в браке, но оказался бездетным, и жена ушла от него к другому. Родители Борковского рано покинули этот мир, братьев и сестер у него не было. Как, впрочем, и друзей. Животных он не любил, поэтому подаренного читателями спаниеля с удовольствием отдал соседу по лестничной площадке. Одним словом, вел уединенный образ жизни, встречался лишь с издателями и журналистами, все остальное время проводил за компьютером.
— А кто бывает у вас дома? — подавив непроизвольный зевок, спросила Маи.
— Никого. Кроме домработницы, которая приходит четыре раза в неделю. Готовит еду, убирает, стирает...
— Кто она?
— Ее зовут Мария Григорьевна. Обыкновенная деревенская тетка в платочке. Набожная, забитая, но трудолюбивая. Я ею доволен.
— Хорошо, — согласилась Маи. — А теперь расскажите о врагах.
— У меня нет врагов, — уверенно заявил Борковский.
— Неужели ни одного?
— А что в этом удивительного? Поймите, я писатель и живу в стране собственных фантазий. Люди интересуют меня лишь как потенциальные читатели, а для этого с ними не нужно общаться и уж тем более враждовать.
— Ну хорошо, — кивнула Маи. — А завистники? У всех успешных людей они есть.
Борковский покачал головой. Затем на секунду замер, и по его лицу пробежала мимолетная тень. Между бровей возникла, но тут же исчезла жесткая поперечная складка.
— Вы что-то вспомнили?
— Ерунда, — отмахнулся он, — просто была одна девица, которая таскала мне свои рукописи. Просила дать рецензию...
— И?   
— Обыкновенная графоманка. Сначала я мягко ей об этом сказал. Потом пришлось открытым текстом. Неприятная навязчивая особа.
— А как ее звали?
Борковский задумался.
— То ли Оля, то ли Аня... Нет, Ольга. И фамилия такая простая, едва ли не Иванова... Фролова! Точно. Ольга Фролова. С трудом от нее отвязался.
— А когда это было?
— Почти год назад. Но я не думаю, что это имеет какое-то отношение к делу.
— Возможно, и не имеет, — согласилась Маи. — Но, чем больше информации, тем легче найти зацепку. А сколько ей лет, где она живет, кем работает?
— Лет двадцать семь. Где живет — не знаю. А работала официанткой в ночном клубе “Армагеддон”. Там у меня была пресс-конференция, мы и познакомились. Типичная глупая провинциалка, приехавшая покорять столицу...
* * *
На следующий день в девятнадцать сорок Маи подъехала к дому Борковского и стала ждать. В это время, по его словам, домработница заканчивала уборку и отправлялась домой.
И действительно, когда маленькая стрелка часов поравнялась с цифрой восемь, из подъезда писателя вышла женщина лет сорока пяти. По всем приметам — та самая Мария Григорьевна. На ней был серенький полосатый костюмчик из дешевой шерсти, застиранная косынка и нелепейшие войлочные боты. Все вместе производило жалкое впечатление, притом что лицо женщины даже без косметики выглядело ухоженным. Свернув за угол, она быстро пошла вдоль дороги. Маи завела машину и поехала следом. Три квартала Мария Григорьевна прошагала, не сворачивая, затем вдруг резко остановилась, посмотрела по сторонам и нырнула в темную арку старого дома. Маи выскочила из машины и побежала за ней. Арка вела в круглый колодец заброшенного двора, в котором девушка увидела следующую картину: домработница подошла к старенькому, но вполне еще приличному “опелю”, отключила сигнализацию, стянула с себя косынку, обнаружив копну блестящих каштановых волос, села за руль и рванула с места. Все это произошло настолько стремительно, что Маи растерялась и пока добежала до своей машины, автомобиль женщины успел скрыться из вида.
— Что ж, займусь пока Ольгой Фроловой, — решила  она.
В клубе “Армагеддон” ей повезло с официантом. Его звали Жорой, и он оказался чрезвычайно болтливым типом. С удовольствием рассказал не только об Олечке (хорошая девочка, знает английский в совершенстве, даже дает уроки), но и о совсем ненужных Леночке, Анечке, Маше и Тамаре Михайловне.
— Давайте вернемся к Ольге, — сказала Маи.
— С удовольствием! — воскликнул Жора и тут же попросил номер телефона. Пришлось дать. Официант старательно записал в блокноте семь на ходу выдуманных Маи цифр и расплылся в благодарной улыбке. — Я просто без ума от восточных женщин. А уж от кореянок...
— Я японка, — теряя терпение, заметила Маи. — Так где я могу найти Ольгу?
— Теперь только дома. То есть на съемной квартире. Она недавно уволилась.
— Адрес знаете?
— А свой дадите? — хитро прищурился Жора.
— Легко! Пишите: улица Борковского, дом семь, квартира тридцать три.
— Борковского? — засомневался он. — Не помню такой улицы...
Тем не менее записал мифический адрес все в тот же блокнот, затем на салфетке черкнул координаты Фроловой и, протянув ее Маи, простодушно предложил:
— Может, поцелуемся?
* * *
На первый звонок никто не ответил. После второго в коридоре застучали каблучки, и низкий женский голос за дверью коротко спросил:
— Кто?
— Я к Оле Фроловой, — сказала Маи. — По рекомендации, насчет английского.
— Минутку.
Щелкнул замок, дверь распахнулась, и Маи растерянно замерла. Перед ней стояла домработница Борковского. Только теперь Мария Григорьевна выглядела моложе, была со вкусом накрашена и одета в легкий изысканный костюм.
— Проходите, — сказала она. — Оля будет через полчаса. Хотите чаю или кофе?
Маи попросила зеленого чая и стала лихорадочно соображать, как же действовать в новых обстоятельствах. Но не успела ничего придумать — хлопнула входная дверь, и из коридора донесся голос:
— Мама ты дома?
— А вот и Олечка! — встрепенулась Мария Григорьевна.
В комнату вошла высокая стройная девушка с такой же, как у матери, копной каштановых волос.
— Вы ко мне? — спросила она. — По поводу уроков английского?
— Здравствуйте, — поднялась навстречу Маи и, взглянув в распахнутые чистые глаза девушки, решила не врать.
— Да, я к вам. Только английский здесь ни при чем. Я хочу поговорить о Льве Борковском.
Ольга изменилась в лице.
— Кто вы?
— Я — Маи Танака. Лев Ильич нанял меня для расследования странных обстоятельств, которые...
— Я ничего не хочу о нем слышать! — жестко отрезала девушка.
— Как вам не стыдно вот так обманывать честных людей! — возникла в дверном проеме Мария Григорьевна. — Немедленно покиньте нашу квартиру!
Маи подошла ближе. Она неоднократно проделывала этот трюк, но всякий раз испытывала сильное волнение.
— Покиньте нашу квартиру! — с нажимом повторила женщина, и Маи, легко коснувшись ее руки, тихо сказала:
— То, что вы делаете с Борковским, — уголовно наказуемо. Когда-нибудь его сердце может не выдержать, он умрет, и вас посадят.
Не успела она договорить, как услышала испуганные мысли женщины:
“Она все знает про грибы! Но откуда?”
— Вы даете ему грибы-галлюциногены? — удивилась Маи.
“О Боже! Кто ей сказал? — взволнованно подумала Мария Григорьевна. — Может, она и о компьютере знает?”
— Что — о компьютере?
Женщина уставилась на Маи безумными глазами.
— Вы умеете читать мысли?
— Да. Представьте себе. Стоит лишь коснуться человека...
Мария Григорьевна резко отдернула руку.
— Я не понимаю, что здесь происходит? — вклинилась Ольга. — О чем она говорит? Что ты делаешь с Борковским, мама.
— Иди в свою комнату, доченька, — попросила Мария Григорьевна, — мы сами все выясним.
— Никуда я не пойду! — отрезала та. — Пока вы мне не объясните, в чем дело, с места не сдвинусь.
— Ладно! — с вызовом сказала женщина и скрылась в соседней комнате. Через пару секунд она вернулась, держа в одной руке книгу, в другой — стопку бумаг. — Видите?! Вот это — книга Борковского — его последний роман “Шаг в пропасть”. А это рукописи моей девочки...
— Мама, не надо, — болезненно поморщилась Ольга.
— Надо! Еще как надо! Дело в том, что Оля доверилась этому проходимцу. Она сама приехала в столицу, добилась встречи и отдала ему свою рукопись. Роман “Над бездной”. Она боготворила Борковского. А он разнес ее книгу в пух и прах. Посоветовал больше никогда не писать, а сам... Смотрите. Нет, вы посмотрите! Красным маркером выделены места, которые этот плагиатор позаимствовал у моей дочери для своего “Шага в пропасть”. Полромана! Даже не удосужился слова поменять местами...
— Мама, все уже в прошлом, — произнесла Ольга, устало опускаясь в кресло.
— Нет, дорогая моя! Его нельзя было оставлять без наказания.
Маи пролистнула рукопись, затем книгу, сравнила помеченные красным абзацы. Это были самые яркие, ее любимые места в тексте.
— Олечка пыталась вывести этого афериста на чистую воду, — продолжила Мария Григорьевна. — Но кто он и кто она?! Конечно же, Борковский выставил ее сумасшедшей. Скажу больше — предупредил издателей, мол, ходит тут одна невменяемая, ворует у всех подряд и выдает за свое. Поэтому ни один редактор не захотел с ней даже разговаривать. Теперь вам понятно?!
— Понятно, — кивнула Маи. — Но далеко не все. Зачем вам понадобилось давать ему наркотики?
— Мама?! — встрепенулась Ольга. — Ты общалась с Борковским?
— Ваша мать устроилась к нему домработницей под видом тихой деревенской женщины.
— Но зачем?!
— Затем, чтобы показать всем, кто он на самом деле! — отчеканила Мария Григорьевна. Ее голос срывался от волнения, а в глазах дрожали слезы. — Моя дочь написала еще один роман. Называется “Человек без имени”.
Она достала из стола неброскую книжку в дешевом переплете.     
— Нам стоило огромных трудов напечатать ее за свои средства в захудалом, никому не известном издательстве крошечным тиражом. Пришлось продать дачу и кое-какие драгоценности. Но ведь вы понимаете, даже самая гениальная книга без рекламы — ничто. А на рекламу  денег уже не оставалось. И тогда меня осенила идея — подсунуть Борковскому самые выразительные моменты Олиной книги. Но ведь просто так он их не взял бы. Два раза подряд заниматься плагиатом опасно... Вот и пришлось прибегнуть к помощи грибов.
— То есть вы решили после выхода в свет его нового романа “Человек зеро” показать всем уже изданный первоисточник — роман дочери “Человек без имени”?
— Совершенно верно! В этом случае факт плагиата был бы неоспорим!
— Господи, мамочка, а если бы он умер?!
— Как же, убьешь его! И потом ты забываешь, что я химик. Я рассчитала все очень точно, добавляла дозы постепенно, и пока Борковский метался по дому в забытьи, вставляла в его дешевую писанину отрывки из твоего романа...   
Ольга умоляюще посмотрела на Маи.
— Скажите, что теперь будет? Маму ведь не посадят?
Маи задумалась. Ей была глубоко симпатична эта искренняя открытая девушка, поэтому она сказала:
— Нет, не посадят. У Борковского нет доказательств того, что его травили наркотиками. А насчет плагиата... Знаете, я не стану рассказывать ему о вашей афере.
— Правда?! — не поверила Ольга.
Мария Григорьевна вдруг вытянулась струной, глубоко вдохнула и, упав на диван, разрыдалась, как ребенок.
— Мамочка! — кинулась к ней дочь. — Не плачь, пожалуйста, я тебя так люблю...
Маи протянула женщине стакан воды и сказала с улыбкой:
— Успокойтесь. Все будет хорошо. Конечно, вы нарушили закон, но я не представляю официальные правоохранительные органы, с меня и взятки гладки. А вот воровства с детства не терплю. Поэтому помогу вам, чем только смогу. И знаете, скандал с разоблачением Борковского станет лучшей рекламой для книги вашей дочери...
* * *
Утром следующего дня пошел дождь, но Маи решила не пропускать тренировку. Она взяла свой любимый большой зонт, обула смешные резиновые сапоги и вышла на улицу. Несмотря на плохую погоду, у нее было чудесное настроение. Единственное, что омрачало его, так это необходимость еще раз пообщаться с “гением”. Маи вынула из сумки мобильный и набрала номер.
— Извините, Лев Ильич, но я вынуждена отказаться от вашего дела, — сообщила она. — Видимо, моей квалификации здесь недостаточно...   
— Очень жаль, — сухо ответил Борковский. — А я уже собирался включить вас в посвящение к “Человеку зеро”.
— То есть?
— Написать что-то вроде “Эта книга посвящается моему доброму ангелу из Японии — Маи Танака”. Красиво, правда?
— Я никогда не была в Японии, — сказала Маи.
— Очень жаль, — повторил Борковский. — Тем не менее приглашаю вас на презентацию романа. Следите за рекламой, это будет громкое событие...
— Даже не сомневаюсь! — заверила Маи, с улыбкой отключая телефон.
Она была в прекрасном расположении духа. Закончился дождь, и из дырявой тучи брызнули ярко-желтые лучи солнца. Улица мгновенно повеселела. Вымытые витрины празднично засверкали, прохожие весело, как кузнечики, запрыгали по лужам, в домах распахнулись окна...
И вдруг прямо перед Маи выросла девушка. Ее бледное лицо было напряжено, глаза возбужденно блестели.
— Помогите... — прошептала она и, неожиданно обмякнув, повалилась Маи на руки.

23

Серебряный лотос. Счастливый случай

=Spoiler написал(а):

Всю неделю дождь лил стеной, водопадом струился по стеклам, отчего казалось, что дом смыло в море и за окном вот-вот проплывет гигантская акула.

Несмотря на это Маи проснулась в прекрасном расположении духа. Ее настроение упрямо контрастировало с погодой, поэтому, весело сказав: “Мы еще посмотрим, кто кого!”, она вооружилась зонтиком и отправилась на прогулку. Как ни странно, но природа сдалась без боя. Стоило Маи выйти за порог, дождь закончился, и из дырявой тучи брызнули ярко-желтые лучи солнца. Улица мгновенно повеселела. Вымытые витрины празднично засверкали, прохожие, словно кузнечики, запрыгали по лужам, в домах распахнулись окна. Маи сложила ненужный зонтик и прибавила шаг.
“Дойду до своего любимого кафе, закажу эспрессо, яблочный штрудель, сяду у окна и буду смотреть на улицу...” — мечтательно думала она, как вдруг, будто из-под земли, перед ней выросла девушка. Ее бледное лицо было напряжено, глаза возбужденно блестели.
— Помогите... — проговорила незнакомка, и неожиданно обмякнув, повалилась Маи на руки.
— Вам плохо? — растерялась та, с трудом удерживая безвольное тело. — Надо же, такая маленькая, а тяжелая... Вызовите скорую! — крикнула она тучному мужчине, листающему у киоска газету.   
— Не надо скорую, — слабо прошептала девушка, — сейчас пройдет...
Хорошо, что поблизости оказалась скамейка.
— Извините, так вызывать врача или нет? — интеллигентно поинтересовался мужчина.
— Не нужно, дайте лучше вашу газету, — сказала Маи и принялась обмахивать девушку. — Вы такая бледная. Даже губы побелели. Что болит? Голова? Сердце?
Она взяла незнакомку за запястье, отыскала пульс и тут же услышала ее мысли.
“Нет, я больше этого не выдержу! — дрожа от отчаяния, звучал внутренний голос девушки. — Мне надо выговориться. Хоть кому-то... Хоть с кем-то поделиться... Может быть, с ней? На вид вполне симпатичная... Или сразу пойти в милицию? А вдруг я ошибаюсь?  Господи, что же мне делать?!”
— Рассказать все мне, — непроизвольно вырвалось у Маи.
— Что? — удивленно взглянула на нее девушка.
— Я говорю, расскажите мне, отчего с вами мог случиться обморок? Вы не беременны?
— Нет...
“Подозрительное любопытство. А вдруг она с ним заодно?” — тревожно подумала незнакомка и спешно забрала руку.
— Спасибо, мне уже лучше, — сказала она, попробовала встать, но тут же снова опустилась на скамейку.
— Послушайте, — решилась Маи, — то, что вы сейчас услышите, может показаться вам бредом, но я прошу отнестись к моим словам серьезно. Я могу вам помочь. Вы столкнулись со мной случайно, но поверьте, лучшей встречи и придумать нельзя. Потому что я занимаюсь частным сыском и... умею читать чужие мысли.
— Понятно, — сдержанно улыбнулась девушка. — Спасибо вам еще раз, но мне действительно пора.
— Вы не верите... — вздохнула Маи. — Ладно. Я докажу. Дайте руку. Дайте, не бойтесь. А теперь подумайте о самом близком человеке. Как его зовут?
“Алексей, — про себя произнесла девушка. — Но вряд ли он такой уж близкий, раз хочет от меня избавиться...”
— Его зовут Алексей, и он хочет от вас избавиться, — тут же сказала Маи.
Незнакомка испуганно отдернула руку и еще больше побледнела:
— Как? Как вы это сделали?!
— Я не знаю. Просто слышу мысли людей, находящихся в стрессе. Для этого мне надо всего лишь прикоснуться к ним. Теперь вы мне верите?
— Да... И вы на самом деле хотите мне помочь?
Маи кивнула.
— Если бы вы знали, как мне страшно, — прошептала девушка, после чего, словно рыба, беспомощно глотнула ртом воздух и громко разрыдалась.
Это была настоящая истерика, которая обычно становится результатом длительного нервного напряжения.
— Может, все-таки вызвать скорую? — приблизившись, участливо поинтересовался мужчина.
— Нет-нет, спасибо, мы уже уходим.
Маи махнула проезжающему мимо такси и, поддерживая спутницу под локоть, усадила ее на заднее сиденье.

* * *
“третье ноября — это же завтра!” — осенило Маи. нужно было действовать немедленно

Месяц назад жизнь Маши Островерховой (так звали незнакомку) дала трещину. Произошло это на седьмом году счастливого брака. Ее муж Алексей вдруг резко изменился. Из веселого и доброго превратился в молчаливого и раздраженного. Прикрываясь авралом  на службе (а работал он директором небольшого рекламного агентства), Островерхов стал все чаще исчезать по вечерам. Возвращался смертельно усталый, иногда подшофе и засыпал, едва коснувшись подушки. Конечно же, Маша решила, что у него появилась любовница. Это было унизительно, но она принялась следить за мужем.   
Однажды вечером, когда Алексей в очередной раз ушел, Маша выждала минуту и также покинула квартиру. На улице шел дождь, и она промокла до нитки в поисках свободной машины. К счастью, на дороге скопилась приличная пробка, и автомобиль мужа не успел уехать далеко. Час она колесила по залитым мутной водой улицам, пока Алексей не выехал на окраину города и не остановился у придорожного кафе. Маша расплатилась с водителем, купила у него нелепую желтую кепку, старый полосатый шарф и, спрятавшись за всем этим, решительно вошла в кафе. Алексея она увидела за дальним столиком в углу зала. Напротив него сидела молодая шатенка с красивым волевым лицом. Она говорила что-то, помогая себе рукой. Ее тонкая кисть немного нервно, но уверенно разрезала воздух. Алексей, как завороженный, следил за этими движениями и кивал им в такт. Такого внимательного взгляда у мужа Маша уже давно не видела. Он был безраздельно поглощен разговором.
“Сядь я даже напротив — не заметит”, — грустно подумала она, заняла более безопасное место за колонной и стала наблюдать. Было в этом свидании что-то странное. За весь вечер ни Алексей, ни шатенка ни единого раза не улыбнулись и не прикоснулись друг к другу. Покончив с ужином, они заплатили по счету (каждый в отдельности), встали и быстро покинули кафе.
Дождь лил как из ведра. Маша окончательно вымокла и уже в такси почувствовала, что заболевает. Она успела прийти домой за пять минут до возвращения Алексея и, раздевшись на ходу, прыгнула в ванную. Греясь под горячей струей, вдруг вспомнила, что не убрала мокрые вещи из коридора, запаниковала, но муж ничего не заметил. Он поздоровался с ней через дверь и прошел в спальню. Ночью у Маши подскочила температура, начался бред, и Алексей вызвал скорую.
— Похоже на острый бронхит, — констатировал врач. — Но чтобы исключить пневмонию, советую вам утром сделать снимок.   
Когда он ушел, муж опустился на колени перед кроватью и, прижав Машину ладонь к своей щеке, тихо сказал:

— Держись, малыш? Тебе нельзя болеть. Ты ведь у меня и так слабенькая...
В это мгновение он опять стал таким трогательным и нежным, таким близким и родным, что Маша не выдержала и расплакалась. Алексей принял ее слезы за одно из проявлений болезни, тут же начал гладить жену по волосам и повторять:
— Все будет хорошо, малыш. Ты быстро поправишься, и все будет хорошо...
Ей очень хотелось сказать мужу, что она видела его в кафе с любовницей. Что именно из-за его измены простудилась и теперь почти умирает, но она не сделала этого. Просто побоялась спугнуть вернувшееся счастье.
Алексей исправно ухаживал за женой целую неделю. Он сам делал ей уколы, давал лекарства, мерил температуру, кормил ее фруктами, строго следя за рационом. А когда Маша стала поправляться, снова ушел в себя.
Вчера вечером он не ночевал дома. Вернулся под утро и, как ей показалось, был окутан дерзким ароматом духов, какие обычно носят женщины отчаянные и безрассудные. Этот запах преследовал Машу повсюду, и она решила наконец покончить со своими страданиями: откровенно поговорить с мужем. Стараясь не вдыхать пропитанный парфюмом воздух, девушка быстро прошла по коридору, но у двери кабинета остановилась. Потому что услышала его голос. Алексей говорил по телефону. Слова звучали холодно и отрывисто.
— Мне нужны гарантии, — говорил он. — Все должно быть чисто и сработать с первого раза. Вы ведь профессионал? Деньги получите сразу после исполнения, я позабочусь об этом. День и время я вам назову немного позже...
Маша была свидетелем множества телефонных переговоров супруга, но никогда еще ей не приходилось слышать подобного. Поначалу она толком ничего не поняла, однако ускользнувший смысл вспышкой озарил сознание, и в одно мгновение слова Алексея приобрели фатальное, абсолютно ясное звучание. Маша настолько испугалась своей догадки, что едва не упала в обморок. Ей стоило огромных трудов добраться до спальни, где она осторожно легла на кровать, стараясь утихомирить вырывающееся из груди сердце.

* * *
— То есть вы сделали вывод, что муж хочет вас убить? — уточнила Маи. — И для этого нанял киллера?
— Именно так, — подтвердила девушка.
— А за что?
Маша вздохнула:
— Трудно сказать... Возможно, из-за любовницы...
— Но тогда зачем ему было с таким упорством лечить вас?
— Я сама ничего не понимаю. Хотя... от бронхита не умирают, и если бы он решил воспользоваться моей болезнью, то это было бы подозрительно...
— А киллер, по-вашему, вещь абсолютно естественная?
— Я не знаю, — грустно улыбнулась Маша. — Может быть, он заказал для меня несчастный случай. Кирпич, который свалится на голову, или аварию... Все так запутанно...
— И что же было потом? После того, как вы услышали его переговоры?
— Я слабо помню... У меня закружилась голова, все поплыло перед глазами. Когда сердце немного успокоилось, я выскочила на улицу и побежала. Затем столкнулась с вами...
Они немного помолчали, и Маша заглянула Маи в глаза.
— Что вы обо всем этом думаете? Может быть, я сама себя накрутила, и этот телефонный разговор такой же невинный, как и все остальные? Ну, не молчите же...
Маи вздохнула:
— Я бы хотела вас успокоить, но не могу. Разговор на самом деле подозрительный, однако делать выводы еще рано. Мне нужно какое-то время, чтобы во всем разобраться...
— А вдруг у меня уже нет его, этого времени?!  — вспыхнула девушка. — Кто знает, на какой день он назначил убийство...
Маи на секунду задумалась.
— Ну, хотите, мы подключим милицию? У меня есть знакомый майор, отличный опер...
— И что я ему скажу? Подслушанный разговор — не доказательство. Вот если...
— Что — если?
— Есть одна идея...

* * *

Маи подошла к калитке, привычно открыла защелку и замерла: в глубине двора мелькнула чья-то тень

По коридорам агентства с озабоченными лицами сновали люди. Некоторые из них заглядывали в пустую приемную и нетерпеливо качали головами.
— Шеф на месте, не знаешь? — спросил долговязый очкарик пухлого краснощекого парня в мешковатом костюме.
— Вроде бы у себя, — неуверенно ответил тот. — Только у него там девушка. Хорошенькая...
— Но-но! — с напускной строгостью прервал его очкарик. — Наш шеф — кристально честный мужчина, незаменимый руководитель и порядочный семьянин. — И, наклонившись к искусственному подсолнуху в напольной вазе, отчетливо добавил: — Это говорю я — старший экономист Семен Свекольников.
— Да ну тебя! — махнул рукой толстяк и пошел дальше.
А шеф действительно был на месте. Он сидел во главе длинного стола, в полированной крышке которого отражалась причудливая люстра с одиннадцатью разноцветными рожками, и задумчиво читал резюме. Затем поднял взгляд на гостью — очередную претендентку на должность офис-менеджера — и с интересом спросил:
— А что это за фамилия у вас такая странная — Танака? И имя...
— Я японка, — с улыбкой произнесла Маи. — По отцу.
— Очень любопытно. И оригинально, — улыбнулся он в ответ. — За тринадцать лет работы у меня сменилось пять секретарей. Среди них была белоруска, латышка и даже румынка. Так сложилось. А вот чтобы японка... Конкуренты скажут — “выпендривается”...
Маи внимательно вгляделась в его лицо. Оно обладало удивительной притягательностью, казалось простым, очень понятным и каким-то своевременным. Как у Юрия Гагарина, которого в семидесятые любили все — от мала до велика. Только глаза Алексея оставались грустными, что было особенно заметно, когда он улыбался. В общем, Маи прониклась к Островерхову симпатией с первой секунды и с сожалением констатировала, что теперь уже не сможет быть до конца объективной.
— Итак, — сказал он, захлопывая папку, — можете приступать к работе прямо сейчас, с чем я вас и поздравляю.
Три дня Маи прислушивалась и принюхивалась, как заправская ищейка. Она оставляла приоткрытой дверь шефского кабинета, а в его отсутствие пересмотрела все бумаги в столе, в шкафу и на полках, но ничего подозрительного не нашла. Все это время Алексей вел лишь деловые переговоры, не давая ни единого повода для беспокойства.
Все изменил день четвертый. С самого утра Островерхов был мрачен, в обед торопливо засобирался куда-то и на вопрос Маи: “Что говорить посетителям?” — раздраженно ответил, что у него сегодня не приемный день. Конечно же, она отправилась вслед за ним. Машина Алексея привела ее в то самое загородное кафе, которое описывала Маша. Там у окна его уже ждала шатенка. И Маи, спрятавшись за резной колонной, стала наблюдать за ними. На этот раз разговор “любовников” был совсем коротким. Островерхов поставил какие-то подписи на предложенных девушкой бумагах, быстро попрощался и вышел. Маи двинулась следом и чуть не столкнулась с ним на крыльце. Там шефа остановил звонок мобильного, и какое-то время он неподвижно смотрел на экран. Затем, как-будто очнувшись, принял вызов.   
— Да, я определился, — глухо произнес Островерхов. — Вы сделаете это третьего ноября, время и место, как и договаривались, выберите сами. А сейчас удалите из контактов мой номер, а я удалю ваш. Прощайте.
Сказав это, он отключился и быстро нажал на клавиатуре несколько кнопок. Затем спрятал телефон и пошел к автостоянке.
“Третье ноября... это же завтра!” — осенило Маи.
Нужно было действовать немедленно, и она бросилась следом. Шеф уже включил зажигание и тронул машину с места, как вдруг перед самым капотом возникла маленькая женская фигурка.
— Сумасшедшая! — крикнул он, резко ударив по тормозам.
Затем высунул голову в окно и опознал в сумасшедшей собственную секретаршу.
— Вы?!
— Нам нужно поговорить, — сказала Маи, садясь на пассажирское место.
— Что вы здесь делаете? — растерялся Островерхов.
— Слежу за вами. А вы?
По опыту Маи знала: чем резче и прямее вопросы, тем больше шансов застать человека врасплох и вывести его на откровенные ответы.   
— За что вы хотите убить свою жену? — спросила она, взяв шефа за кисть.
Но не успела Маи услышать его мысли, как Островерхов сбросил ее руку и раздраженно воскликнул:
— Что за чушь вы несете?!
— Я все знаю, — не сдавалась Маи. — Вы наняли киллера и назначили ему день убийства — третье ноября. Отпираться нет смысла. Лучше сказать правду.   
— Значит так, — жестко произнес Островерхов. — Я понятия не имею, кто вас нанял и какую цель вы преследуете, но слушать этот бред не хочу и не буду. Немедленно покиньте мою машину.
Он выдержал паузу. Маи не шелохнулась.
— Меня наняла ваша супруга, — сказала она. — Вернее, попросила помочь. Маша очень напугана и вместе с тем не верит в возможность происходящего. Послушайте, Алексей Борисович... То, что вы задумали, не просто преступно, а бесчеловечно. Маша любит вас. Если хотите знать, я никогда еще не встречала такой всепоглощающей любви. Я понимаю, вы встретили другую... Я видела ее сегодня — вполне симпатичная девица. Но неужели нельзя было просто развестись?
— Что вы понимаете... — устало потер виски Островерхов. — Зачем вы вообще впутались в это дело?
— Затем, чтобы предотвратить убийство вашей жены.
Алексей внимательно посмотрел на нее, как бы раздумывая, говорить или нет, затем выдохнул и, наконец, сказал:
— Я не собирался убивать Машу.   
— Да? А как же киллер? Вы ведь наняли киллера?
— Нанял, — согласился он. — Но не для Маши, а для себя.
Повисла пауза, и стало слышно, как шумит лес и кричат пролетающие по небу утки.
— Для себя? — растерялась Маи. — Я что-то перестаю понимать...
* * *
Он узнал об этом месяц назад. Сначала не поверил и, выйдя из кабинета врача, тут же набрал номер другой клиники.
— Мы можем провести дополнительное обследование, — сказал седой доктор, просматривая результаты анализов, но по его взгляду и выражению лица было видно, что в этом нет необходимости.
Тем не менее Алексей согласился. Через неделю у них состоялась вторая встреча.
— Я могу говорить прямо и откровенно? — спросил доктор.
— Только так, — ответил он и, не дождавшись продолжения, спросил: — Сколько мне осталось?
— Трудно сказать однозначно...
Доктор отвел взгляд.
— Может быть, полгода, может, и меньше... Болезнь развивается стремительно, — затем поднял на Алексея усталый взгляд и попробовал придать голосу нотки оптимизма. —  Но мы можем сделать операцию и выиграть время...
— Сколько? Месяц или два?
Выйдя на улицу, он впервые услышал запах осенней листвы. Солнце играло на верхушках пожелтевших деревьев. Двое малышей увлеченно копались в песочнице. Их мамы сидели неподалеку и с умилением наблюдали за своими чадами. Алексей улыбнулся. В эту минуту он отчетливо понял, как поступит дальше...
* * *
— Для начала я заплатил всем врачам за то, чтобы они уничтожили результаты моих обследований. Потом занялся поиском надежного юриста. Вы ее видели и приняли за мою любовницу. Затем мы вместе оформили страховку от несчастного случая. На максимальную сумму. Я веду активный образ жизни, занимаюсь горнолыжным спортом, серфингом... В общем, мое желание застраховать себя не вызвало ни у кого подозрений...
— Вы так спокойно об этом говорите... — поразилась Маи.
Она сидела, вжавшись в кресло, и не сводила глаз с бледного лица Островерхова. Только теперь Маи стала замечать в нем следы необратимых перемен. Ей показалось, что нос шефа немного заострился, а под глазами образовалась темная паутинка морщин.
— Я слишком много думал о своей болезни, так что успел к ней привыкнуть, — сказал он.
— Но все-таки! — вспыхнула Маи. — Сегодня медицина способна делать невероятные вещи. Неужели вы не хотите использовать свой шанс до конца? А Маша... Она с ума сойдет от горя.
Алексей покачал головой:
— В моем случае шансов ноль целых, ноль десятых. А вот чего я точно не хочу, так это обрекать жену на месяцы мучительных страданий. Она их просто не выдержит. Нет, я уверен, что Маша будет ухаживать за мной, прятать слезы, старательно улыбаться и говорить: “Мы сможем, мы победим”. Неужели вы думаете, что я настолько эгоистичен?
— А если вы погибнете, то...
— Если я погибну, то Маше придется мучаться лишь один день. Дальше с каждой минутой ей будет становиться только легче. Ощущаете разницу? К тому же я придумал, как уменьшить боль утраты...
— Ваши отлучки по вечерам и запах духов? — догадалась Маи.
Островерхов кивнул и улыбнулся:
— Неверного мужа не так жалко, правда?
— Вы сумасшедший! — крикнула она. — Немедленно звоните киллеру и отменяйте заказ.
— Это невозможно. Я стер его номер. А он мой. Не переживайте, несчастный случай произойдет неожиданно. Быстро и безболезненно. Я даже не успею испугаться. Так что его вполне можно назвать счастливым. Счастливый случай...
— Нет, — покачала головой Маи. — Я не могу допустить убийства. Мне придется рассказать все милиции. Вашего киллера найдут и обезвредят, а потом мы вместе отыщем хорошую клинику. Вы должны бороться. Вы...
— Пожалуйста, — остановил ее Алексей, взяв за руку, — не делайте этого...
“Как же мне еще ей объяснить? — услышала Маи его мысли. — Если она любила кого-нибудь по-настоящему, то должна понять... Нужно только подобрать правильные слова... Но я так устал. Как же я устал...”
— Хорошо, — тихо согласилась Маи.
Островерхов с благодарностью сжал ее руку.

* * *
Впервые в жизни она так плакала. Брела по вечернему городу, а слезы градом катились из глаз. Она плакала от боли и бессилия, а еще от невыразимой жалости и тоски. Впервые она не могла что-либо предпринять или изменить, почувствовала себя ненужной и бесполезной...
“Надо как-то пережить завтрашний день, — думала Маи. — Может быть, напиться снотворного? Или просто напиться...”
Но вдруг она остановилась. Из темной подворотни донесся тоненький протяжный писк. Секунду помедлив, Маи пошла на этот звук, и он привел ее в дальний угол старого заброшенного двора. Здесь уже давно никто не жил, дома готовились к сносу. Метра за три до забора писк прекратился, а затем прозвучал где-то рядом. Маи наклонилась. В кромешной тьме ей удалось разглядеть белеющий комочек под колючим кустом шиповника. Она наклонилась и осторожно взяла его на руки. Это был совсем крохотный еще слепой щенок. Ощутив теплые ладони, он стал пыхтеть и тыкаться в них носом.
— Какой же ты маленький, — прошептала Маи, прижимая находку к груди.
В это мгновение она вдруг почувствовала себя абсолютно счастливой. Так что даже засмеялась от неожиданно нахлынувшей радости.
— Сейчас я тебя покормлю, — пообещала она щенку и быстро зашагала домой. — У меня, правда, живет кошка. Ее зовут Юки. Но вы подружитесь, не сомневайся...   
Маи подошла к своей калитке, привычно открыла защелку и замерла. В глубине двора, у самого крыльца ее дома мелькнула чья-то тень. Мелькнула и растворилась в темноте. Словно никого и не было. Но Маи знала — под старой липой притаился незваный гость...

24

Серебряный лотос. Прощение

=Spoiler написал(а):

Найти в подворотне щенка — это так на тебя похоже”, — думала Маи, прижимая к груди теплый мохнатый комочек.

Было уже около двенадцати, одинокий фонарь освещал самый конец улицы, так что идти пришлось в кромешной тьме.   
— Сейчас я тебя покормлю, — пообещала она щенку и ускорила шаг. — У меня, правда, живет кошка, ее зовут Юки. Но вы подружитесь, не сомневайся.
Маи подошла к своей калитке, привычно открыла защелку и замерла — в глубине двора у самого крыльца дома мелькнула чья-то тень. Мелькнула и растворилась в темноте, словно никого и не было.
“Этого мне только не хватало. И что теперь делать?”
“Быстро уйти!” — подсказал голос разума, однако Маи редко к нему прислушивалась.
— Ладно, — решилась она и шагнула за калитку. — Как-никак, я у себя дома...
Но тень возникла снова. Она проступила из темноты, материализовавшись в силуэт рослого мужчины. Маи застыла, оглушенная ударами собственного сердца. 
— Наконец-то, — сказала тень знакомым голосом. — Вы всегда так поздно возвращаетесь?
— Господи... — выдохнула она с облегчением.
— Нет, это я — майор Шереметьев.
— Очень смешно. Что вы здесь делаете? Вы меня до смерти напугали.
— Правда? А мне казалось, вы такая бесстрашная японка. Практически самурай.
— Слушайте, вы пришли поболтать обо мне? — разозлилась Маи. — Так я не в настроении.
— Я пришел потому, что вы — единственный человек, у которого меня не станут искать, — сказал майор.
— Вот как? Вы кого-то убили?
— Пока нет.
— Тогда держите.
Она сунула щенка Шереметьеву и стала открывать дверь.
— Это кто?
— Думаю, ризеншнауцер. Хотя вряд ли бы в таком случае его выбросили на помойку. И потом, шнауцеры не бывают белыми.
— По-моему, обыкновенная дворняга. Правда, очень симпатичная. Как назовете?
— Не знаю. А у вас есть идеи?
— Сколько угодно. Например, Метью.
— С чего это вдруг? Дурацкая кличка.
— Отличная. Производное от Шереметьева.
— Ладно. Я подумаю.
Они вошли в дом. На свету Маи заметила, что лицо майора осунулось, под глазами образовались темные круги.
— Вы плохо выглядите, — сказала она.
— Я не спал три дня. И почти ничего не ел.
— Хорошо, накормлю вас рисом. Будете есть его палочками, сидя на полу.
Майор удивленно вскинул брови.
— Шучу. Или вы считаете шутки эксклюзивно мужской привилегией?
— А вы злая, Маи Танака.
— Это защитная реакция от тех, кто так и норовит мне указать место.
— Что-то не припомню, чтоб я вас чем-то обидел. Это как раз вы ухитряетесь регулярно влезать в неприятности, из которых, кстати, я вас не один раз вытягивал.
— Вот он, мужской шовинизм! А вы не подумали, каким образом я попадаю в эпицентр неприятностей?
— Наверное, талант, — предположил майор. — А может, вы вообразили себя частным сыщиком. Не знаю. С женщинами это иногда случается.
— Знаете что? Идите вы к чертовой бабушке! — вспыхнула Маи, но тут же успокоилась и устало опустилась на стул. — У меня был тяжелый день. Извините.
— Вы тоже, — вздохнул майор.
В углу заскулил забытый всеми щенок. Он допил молоко и требовал добавки. На пороге выросла кошка Юки. Она настороженно вытянула шею и двинулась к щенку на мягких упругих лапах. Подойдя вплотную, принюхалась и вдруг лизнула его в нос. Щенок фыркнул и завилял хвостом.
— Есть контакт, — улыбнулся майор. — А еще говорят, кошка с собакой... Давайте мы тоже заключим перемирие. 
— Давайте, — согласилась Маи. — И расскажите, наконец, что у вас случилось. От кого вы скрываетесь?
— От милиции.
Она посмотрела на него с интересом.
— Майор милиции скрывается от милиции? Забавно.
— Ничего забавного. Вы слышали об ограблении ювелирного? Трое парней в масках взяли кассу и драгоценностей на два миллиона. Охранник ранен, директор в реанимации с сердечным приступом.
— Да, я видела сюжет в новостях. И что?
— На месте преступления нашли мою зажигалку. Мне ее в день рождения сослуживцы подарили. Она именная, с надписью. Кроме того, на ней мои отпечатки.
— Думаете, кто-то подбросил?
— Камера слежения записала момент, когда она выпала из кармана стрелявшего. Он как раз наклонился посмотреть — жив ли охранник.
— На за­пи­си вид­но, что вы­па­ла имен­но за­жи­гал­ка? — уди­ви­лась Маи.
— Вид­но. Во вся­ком слу­чае, по­хо­же. Ка­че­ст­во не очень. Но это еще не все. По­те­ряв­ший за­жи­гал­ку па­рень — вы­ли­тый я. Тот же рост, те же пле­чи, да­же фор­ма го­ло­вы...
— А али­би? — ожи­ви­лась Маи. — У вас долж­но быть али­би. Где вы бы­ли в мо­мент ог­раб­ле­ния?
Ше­ре­меть­ев гру­ст­но улыб­нул­ся.
— Я был до­ма. Один. В пя­тый раз смо­т­рел “Кре­ст­но­го от­ца”.
Маи на се­кун­ду за­ду­ма­лась, лег­ко кос­ну­лась его ру­ки и спро­си­ла:
— А это дей­ст­ви­тель­но бы­ли не вы?
— Ко­неч­но, нет! — раз­дра­жен­но от­ве­тил май­ор, и Маи тут же ус­лы­ша­ла его вну­т­рен­ний го­лос:
“На­до же, она ме­ня со­в­сем не зна­ет. Жаль. Как же мы дав­но не ви­де­лись. Ка­жет­ся, еще кра­си­вее ста­ла. А ведь она да­же не по­до­з­ре­ва­ет о том, что я чув­ст­вую... Ты иди­от, Ше­ре­меть­ев! Она же не уме­ет чи­тать мыс­ли. Сам ска­жи ей об этом. Не сей­час, ко­неч­но, поз­же. Про­сто ре­шись и ска­жи”.
Маи сто­и­ло ог­ром­ных уси­лий не за­сме­ять­ся. На­с­толь­ко тро­га­тель­но не­ук­лю­жим вы­гля­дел этот боль­шой му­же­ст­вен­ный че­ло­век с тя­же­лым взгля­дом. Ей не­удер­жи­мо за­хо­те­лось об­нять его и чмок­нуть в нос как ре­бен­ка. А по­том при­жать­ся всем те­лом к его ши­ро­кой гру­ди, за­рыть­ся по­глуб­же, за­крыть гла­за и ус­нуть. Но вме­сто это­го она очень серь­ез­но про­из­нес­ла:
— Из­ви­ни­те, Ан­д­рей, я не хо­те­ла вас оби­деть.
— Вы впер­вые об­ра­ти­лись ко мне по име­ни, — уди­в­лен­но кон­ста­ти­ро­вал Ше­ре­меть­ев.
— Раз­ве? Ну хо­ро­шо, а что бы­ло по­том?
— Ко­г­да де­ло при­ня­ло серь­ез­ный обо­рот, я по­нял — по­ка ме­ня не аре­сто­ва­ли, нуж­но скрыть­ся и про­ве­с­ти соб­ст­вен­ное рас­сле­до­ва­ние. Ведь си­дя в изо­ля­то­ре сде­лать это бу­дет, мяг­ко го­во­ря, слож­но. И я вспом­нил о вас и ва­шем та­лан­те вли­пать, из­ви­ни­те, вли­вать­ся во вся­кие кри­ми­наль­ные де­ла. По­ду­мал — вдруг вы мне смо­же­те как-то по­мочь. Ко­неч­но, у вас нет опы­та, но... Мне дей­ст­ви­тель­но боль­ше не к ко­му об­ра­тить­ся.
— Сов­сем не к ко­му? — не по­ве­ри­ла Маи. — У вас в ор­га­нах нет дру­зей?
— Есть. Но я не хо­чу под­ста­в­лять их, встре­ча­ясь лич­но. Вдруг за ни­ми ус­та­но­в­ле­но на­блю­де­ние. А вас ни­кто не зна­ет.
— Яс­но. Вы хо­ти­те дей­ст­во­вать че­рез ме­ня.
— Да. У ме­ня есть хо­ро­ший друг — Па­ша Ло­к­тев. Он то­же май­ор. Мы вме­сте учи­лись в юри­ди­че­ском. По­том он уе­хал в дру­гой ко­нец стра­ны, а не­дав­но вер­нул­ся. Те­перь мы ра­бо­та­ем в од­ном от­де­ле­нии. Я хо­чу, что­бы вы у не­го кое-что вы­яс­ни­ли.
— Что имен­но?
— По­я­в­лял­ся ли кто-ни­будь по­сто­рон­ний на ме­с­те пре­сту­п­ле­ния в мо­мент рас­сле­до­ва­ния? Де­ло в том, что в ве­чер ог­раб­ле­ния за­жи­гал­ка бы­ла у ме­ня. Я ку­рил на кух­не, хо­ро­шо это по­м­ню. А по­том нас экс­трен­но вы­зва­ли на ра­бо­ту, но в юве­лир­ный я так и не по­ехал. На­чаль­ник по­про­сил встре­тить чи­нов­ни­ков из глав­ка, по­ка­зать им до­ку­мен­ты. В это вре­мя в от­де­ле­нии на­ча­лась жут­кая су­ма­то­ха — по­се­ти­те­ли, про­ве­ря­ю­щие, стро­и­те­ли. У нас, ко все­му про­че­му, ре­монт идет. А у ме­ня при­выч­ка — класть за­жи­гал­ку на стол. В об­щем, про­па­жу я об­на­ру­жил че­рез час, ко­гда ре­шил вый­ти по­ку­рить. А по­том мне из юве­лир­но­го по­зво­нил ка­пи­тан, ска­зал, что они на­шли ее там.
Ше­ре­меть­ев по­смо­т­рел на Маи и по­про­бо­вал улыб­нуть­ся.
— По­нят­но, — кив­ну­ла она. — Я, ко­неч­но, встре­чусь с ва­шим Па­шей, но пред­ла­гаю пой­ти дру­гим пу­тем. У вас есть вра­ги?
— Вра­ги? Ну да. У лю­бо­го нор­маль­но­го че­ло­ве­ка долж­ны быть вра­ги.
— Сен­тен­ция спор­ная. Но в на­шем слу­чае это хо­ро­шо. Дер­жи­те, — и она по­ло­жи­ла пе­ред май­о­ром руч­ку и лист бу­ма­ги.
— Пи­ши­те.
— Что пи­сать?
— Име­на всех тех, кто хо­тел бы вам отом­стить. Пи­ши­те-пи­ши­те. А я по­ка за­ва­рю чай.
Вер­нув­шись, Маи за­ста­ла про­цесс в са­мом раз­га­ре. Она за­гля­ну­ла че­рез пле­чо май­о­ра и уди­в­лен­но ах­ну­ла.
— Пять­де­сят два?! У вас пять­де­сят два вра­га?
Ше­ре­меть­ев по­жал пле­ча­ми. 
— Про­ну­ме­ро­вал для удоб­ст­ва. Но вспом­нил еще не всех. А вы как ду­ма­ли? Я — май­ор ми­ли­ции. Ка­ж­дый день ко­го-ни­будь аре­сто­вы­ваю. Лю­дям это не нра­вит­ся. И их род­ст­вен­ни­кам, кста­ти, то­же.
— Нет, так не пой­дет, — ска­за­ла Маи. — Ос­тавь­те лишь тех, ко­му на­со­ли­ли боль­ше все­го.
— Что зна­чит “на­со­лил”? — на­хму­рил­ся Ше­ре­меть­ев. — Я все­гда дей­ст­во­вал в рам­ках за­ко­на.
— Не при­ди­рай­тесь к сло­вам. Я име­ла в ви­ду са­мых оби­жен­ных. Мо­жет, кто-то гро­зил­ся вам отом­стить?
— Ка­ж­дый вто­рой. Хо­тя... — Май­ор на се­кун­ду за­ду­мал­ся. — Вот тут, под но­ме­ром три­д­цать пять есть один тип — Глад­ких Сер­гей Вла­ди­сла­во­вич, из­вест­ный ма­с­тер ин­си­ну­а­ций. Кста­ти, юве­лир.
— От­лич­но! — об­ра­до­ва­лась Маи. — С не­го и нач­нем. 

* * *
На сле­ду­ю­щее ут­ро ров­но в один­на­д­цать ноль-ноль она пе­ре­сту­пи­ла по­рог от­де­ле­ния ми­ли­ции, где долж­на бы­ла оты­скать Па­в­ла Ви­к­то­ро­ви­ча Ло­к­те­ва.
— Вы ку­да, гра­ж­да­ноч­ка? — до­воль­но бес­це­ре­мон­но ок­лик­нул ее у вхо­да де­жур­ный.
— Я к май­о­ру Ло­к­те­ву. По лич­но­му во­п­ро­су, — стро­го от­чи­та­лась Маи и про­тя­ну­ла ему свой пас­порт.
— По лич­но­му? — не­ожи­дан­но силь­но уди­вил­ся он.
За­тем пе­ре­пи­сал дан­ные и еще раз оце­ни­ва­ю­ще взгля­нул на гос­тью.
— Иди­те пря­мо по ко­ри­до­ру, по­том на­пра­во. А вон он, кста­ти, ваш Ло­к­тев!
Маи взгля­ну­ла ту­да, ку­да ука­зал паль­цем де­жур­ный, и уви­де­ла ми­ни­мум пять че­ло­век в ми­ли­цей­ской фор­ме, один из них нес стоп­ку тол­стых па­пок. Лиц в по­лу­мра­ке ко­ри­до­ра бы­ло не раз­гля­деть. К сча­стью, де­жур­ный про­из­нес:
— Сей­час точ­но уро­нит. Вы бы по­мог­ли ему, де­вуш­ка.
И Маи дви­ну­лась к Ло­к­те­ву.
— Па­вел Ви­к­то­ро­вич! — ок­лик­ну­ла она его.
Май­ор рез­ко обер­нул­ся, не удер­жал рав­но­ве­сие, и стоп­ка па­пок, как кар­точ­ная ко­ло­да, рас­сы­па­лась по по­лу.
— Из­ви­ни­те, ра­ди Бо­га. Я не спе­ци­аль­но.
— На­де­юсь, — улыб­нул­ся Ло­к­тев, и они вме­сте при­ня­лись со­би­рать пап­ки.
—  Я от Ше­ре­меть­е­ва, — ти­хо про­из­нес­ла Маи. — Ему нуж­на ва­ша по­мощь.
— От Ан­д­рея? Где он? — встре­пе­нул­ся май­ор.
— Ти­ше, по­жа­луй­ста, — по­про­си­ла она и ле­гонь­ко кос­ну­лась Ло­к­те­ва ру­кой.
То, что про­изош­ло даль­ше, вве­ло ее в пол­ное за­ме­ша­тель­ст­во. Маи ус­лы­ша­ла бы­ст­рые, как стук ко­лес мча­ще­го­ся на всех па­рах по­ез­да, мыс­ли май­о­ра:
“Вот ты, Ше­ре­меть­ев, и на­шел­ся. Те­перь ся­дешь как ми­лень­кий, обя­за­тель­но ся­дешь”.
— Как он? — ис­пол­нен­ным со­чув­ст­вия го­ло­сом тут же спро­сил Ло­к­тев.
“Бы­ст­ро со­об­ра­жай!” — при­ка­за­ла се­бе Маи и поч­ти без за­пин­ки от­ве­ти­ла:
— Нор­маль­но. Прав­да, ут­ром ушел. Пре­ду­пре­дил, что по­жи­вет где-то за го­ро­дом. Где имен­но — не ска­зал.
— Но вы же мо­же­те ему по­зво­нить?
“Об этом я не по­ду­ма­ла. Вот ду­ра-то. А фи­гуш­ки те­бе!”
— Не мо­гу, — поч­ти тра­ги­че­ски вздох­ну­ла Маи. — Ан­д­рей от­клю­чил те­ле­фон. Он по­обе­щал, что сам мне по­зво­нит.
Ло­к­тев на­ко­нец со­брал все пап­ки, под­нял­ся, по­ка­чал го­ло­вой:
— Не­ле­пая ис­то­рия. Как это мог­ло слу­чить­ся — ума не при­ло­жу.
Маи вни­ма­тель­но по­смо­т­ре­ла в его пти­чье ли­цо, от­ме­ти­ла мел­кие за­ост­рен­ные чер­ты, чер­ные бу­рав­чи­ки зрач­ков на фо­не бе­ле­сых глаз и тон­кий впа­лый рот.
“Та­ких жен­щи­ны не лю­бят. Вот по­че­му де­жур­ный уди­вил­ся”.
Они про­шли в ка­би­нет, май­ор плот­но при­крыл за со­бой дверь и уча­ст­ли­во по­ин­те­ре­со­вал­ся:
— Чем я мо­гу по­мочь Ан­д­рею?
“Нуж­но дей­ст­во­вать, — ре­ши­ла Маи. — Но как? Ид­ти на­про­лом? Для это­го слиш­ком ма­ло ин­фор­ма­ции. Яс­но од­но — они что-то не по­де­ли­ли. Долж­ность? Впол­не мо­жет быть. Сей­час про­ве­рим...”
Маи при­дви­ну­лась бли­же и, по­ло­жив ла­донь на его за­пя­стье, ска­за­ла:
— Он очень до­ве­ря­ет вам, Па­вел Ви­к­то­ро­вич. Вы ведь дру­жи­те еще с уни­вер­си­те­та?
“До­ве­ря­ет? Ну-ну...” — мыс­лен­но ух­мыль­нул­ся май­ор, а вслух про­из­нес:
— Да, с пер­во­го кур­са дру­жим.
— А вы сей­час его под­чи­нен­ный? — по­ин­те­ре­со­ва­лась она. — Зна­е­те, я од­на­ж­ды ра­бо­та­ла под на­ча­лом сво­ей ин­сти­тут­ской под­ру­ги... Ужас!
— Нет, у нас рав­но­цен­ные долж­но­сти в раз­ных от­де­лах, — от­ве­тил Ло­к­тев, и Маи сно­ва ус­лы­ша­ла его мыс­ли:
“Стран­ная де­ви­ца. Вце­пи­лась в мою ру­ку как клещ”.
“Зна­чит, ми­мо! — в от­ча­я­нии кон­ста­ти­ро­ва­ла Маи. — О чем же те­бя еще спро­сить, по­ка ты не вы­рвал­ся? Ага, при­ду­ма­ла”.
Она за­стен­чи­во опу­с­ти­ла гла­за.
— Па­вел Ви­к­то­ро­вич, я то­же ну­ж­да­юсь в ва­шей по­мо­щи. Мне очень нра­вит­ся Ан­д­рей, и я хо­те­ла бы уз­нать у вас, как у его луч­ше­го дру­га, он... хо­ро­ший че­ло­век? Ино­г­да мне ка­жет­ся, что Ан­д­рей при­шел ко мне лишь по­то­му, что по­пал в без­вы­ход­ное по­ло­же­ние.
“Не ис­клю­че­но. Серд­це­ед хре­нов... Сна­ча­ла Али­са, те­перь вот эта ду­роч­ка... Нет, Ше­ре­меть­ев, ко­го-ко­го, а Али­су я те­бе ни­ко­гда не про­щу”, — по­ду­мал май­ор и про­из­нес твер­дым уве­рен­ным го­ло­сом:
— Ан­д­рей — глу­бо­ко по­ря­доч­ный че­ло­век. Уж мне-то мо­же­те по­ве­рить. Вы с ним дав­но зна­ко­мы?
— Поч­ти год.
— А я ско­ро два­д­цать лет.
— Спа­си­бо, — рас­плы­лась в улыб­ке Маи.
“Зна­чит, Али­са!” С са­мо­го на­ча­ла ин­ту­и­ция под­ска­зы­ва­ла ей, что здесь не обош­лось без жен­щи­ны, но, вспо­ми­ная су­ро­вое ли­цо Ше­ре­меть­е­ва, она гна­ла эти мыс­ли. 
— Так чем же я мо­гу ему по­мочь? — на­пом­нил о се­бе Ло­к­тев.
— По­мочь? Ах, да... Мы по­до­з­ре­ва­ем не­ко­е­го Сер­гея Глад­ких. Он про­хо­дил по де­лу скуп­ки кра­де­ных дра­го­цен­но­стей. Думаем, это он подбросил зажигалку...
— Вполне может быть. Я с ним сталкивался — скольз­кий тип.
— Вы мог­ли бы со­брать све­де­ния о нем? Где он сей­час, чем за­ни­ма­ет­ся, где был в ве­чер ог­раб­ле­ния?
— Ко­неч­но! — бы­ст­ро со­г­ла­сил­ся май­ор. — Я сде­лаю все от ме­ня за­ви­ся­щее. Ос­тавь­те свой но­мер те­ле­фо­на, как толь­ко что-то вы­яс­нит­ся, я не­мед­лен­но по­зво­ню.
— Пи­ши­те.
И Маи не морг­нув гла­зом, про­ди­к­то­ва­ла но­мер, ко­то­рым уже дав­но не поль­зо­ва­лась, но дер­жа­ла как за­пас­ной.

* * *
Весь этот день она по­свя­ти­ла рас­сле­до­ва­нию. С од­ной сто­ро­ны ею ру­ко­во­ди­ло уяз­в­лен­ное са­мо­лю­бие, ост­рое же­ла­ние до­ка­зать Ше­ре­меть­е­ву соб­ст­вен­ные де­те­к­тив­ные спо­соб­но­сти. Мол, вот, по­жа­луй­ста — спра­ви­лась са­ма. С дру­гой — Маи по­ни­ма­ла, что от­кры­вать ему прав­ду о Ло­к­те­ве по­ка ра­но, ина­че он на­ло­ма­ет дров — по­едет раз­би­рать­ся и все ис­пор­тит. К то­му же у нее не бы­ло ни­ка­ких до­ка­за­тельств. Мыс­ли — вещь не­проч­ная, мож­но ска­зать, эфе­мер­ная. Кто по­ве­рит, что она их слы­ша­ла? По­э­то­му ос­та­вал­ся един­ст­вен­ный вы­ход — ра­зы­скать Али­су и вы­яс­нить, что же ме­ж­ду ни­ми тре­мя про­изош­ло. За­да­ча ка­за­лась не­про­стой, но Маи по­шла по пу­ти ло­ги­че­ских раз­мыш­ле­ний. Они при­ве­ли ее в де­ка­нат юри­ди­че­ско­го фа­куль­те­та, где сер­до­боль­ная се­к­ре­тар­ша лет пя­ти­де­ся­ти про­ни­к­лась тро­га­тель­ной ис­то­ри­ей бед­ной гос­тьи и в ре­зуль­та­те со­г­ла­си­лась по­мочь. 
— Пря­мо как в ки­но, — вос­клик­ну­ла она. — И что, мать до са­мо­го по­с­лед­не­го дня не го­во­ри­ла, что у те­бя есть се­ст­ра?
— Не го­во­ри­ла, — по­ка­ча­ла го­ло­вой Маи. — Она ведь ее в род­до­ме ос­та­ви­ла. Толь­ко не осу­ж­дай­те ма­му. Ей то­г­да и ше­ст­на­д­ца­ти не ис­пол­ни­лось. А вре­мя, са­ми зна­е­те, ка­кое бы­ло.
— Это точ­но, — со­г­ла­си­лась се­к­ре­тар­ша.
— По­том Али­су удо­че­ри­ли. А пе­ред смер­тью ма­ма ска­за­ла: ра­зы­щи се­ст­ру, од­на она у те­бя ос­та­лась.
— А отец? Я так по­ни­маю, не­рус­ский он был.
— Япо­нец.
— Да лад­но!
— Прав­да. Но его то­же уже нет.
— Бед­нень­кая, — вздох­ну­ла се­к­ре­тар­ша. — Хорошо, по­про­бую те­бе по­мочь.
Ска­зав это, она ста­ла ка­раб­кать­ся на шат­кую ле­ст­ни­цу, при­ста­в­лен­ную к стел­ла­жам с ря­да­ми раз­но­цвет­ных па­пок.
— Чем боль­ше вре­ме­ни про­шло, тем бли­же к по­тол­ку до­ку­мен­ты. Ка­ко­го го­да, го­во­ришь, вы­пуск?
— Ду­маю, де­вя­но­сто­го.
Че­рез пол­ча­са у Маи бы­ли все дан­ные Али­сы Кра­пи­ви­ной, вклю­чая до­маш­ний ад­рес и фо­то­гра­фию, с ко­то­рой ши­ро­ко рас­пах­ну­ты­ми гла­за­ми на мир смо­т­ре­ло бе­ло­ку­рое ан­гель­ское со­з­да­ние.
— На­ша ма­ма бы­ла блон­дин­кой, — по­яс­ни­ла Маи.
А еще че­рез час она сто­я­ла пе­ред обод­ран­ной две­рью ком­му­наль­ной квар­ти­ры. Спра­ва от звон­ка ви­се­ла таб­лич­ка: “Кра­пи­ви­ным — 3 раза”. Она три­ж­ды на­жа­ла кноп­ку и ста­ла ждать. На­ко­нец дверь от­кры­лась. На по­ро­ге по­ка­за­лась ма­лень­кая, блед­ная, бо­лез­нен­но ху­дая жен­щи­на. Гля­дя на нее, Маи за­со­м­не­ва­лась.
— Вы Али­са?
— Да. А вы кто?
— Я от Ан­д­рея Ше­ре­меть­е­ва. Мне очень нуж­но с ва­ми по­го­во­рить.

* * *
Не­о­жи­дан­но вы­пал снег, и в го­ро­де ста­ло свет­лее. Он мяг­ки­ми шап­ка­ми ук­рыл ска­мей­ки и стри­же­ные ку­с­ты. Де­ре­вья, слов­но ко­ро­но­ван­ные осо­бы, за­мер­ли в тор­же­ст­вен­ном ве­ли­чии. На за­сне­жен­ном га­зо­не кто-то ста­ра­тель­но вы­топ­тал: “Та­ня + Рус­лан = Л”. И ря­дом — боль­шое серд­це. На­вер­ное, сто, две­сти, пять­сот лет на­зад лю­ди точ­но так же объ­яс­ня­лись в люб­ви. Ведь снег был все­гда. Го­род ды­шал празд­ни­ком. Еще вче­ра ви­т­ри­ны вы­гля­де­ли со­в­сем обыч­но, а уже се­го­д­ня в них по­я­ви­лись пер­вые ук­ра­шен­ные гир­лян­да­ми ел­ки. На­род с удо­воль­ст­ви­ем го­то­вил­ся к Но­во­му го­ду, и снег лишь под­стег­нул его пред­чув­ст­вие.
Маи бро­ди­ла ал­ле­я­ми пар­ка и ду­ма­ла, как по­сту­пить. В этой ис­то­рии не бы­ло пра­вых и ви­но­ва­тых. Ло­к­тев, ко­неч­но, со­вер­шил под­лость, но... Сей­час она ис­пы­ты­ва­ла к не­му что-то вро­де сим­па­тии, за­ме­шан­ной на со­стра­да­нии, — чув­ст­во, при­су­щее ис­клю­чи­тель­но жен­ско­му по­лу. На­ко­нец Маи вы­ру­га­ла се­бя за не­ре­ши­тель­ность и бы­ст­ро за­ша­га­ла к ос­та­нов­ке.
— Я вер­ну­лась, — ска­за­ла она, вой­дя в ка­би­нет.
— Есть но­во­сти? — ожи­вил­ся Ло­к­тев.
— Да. Я знаю, что это вы под­бро­си­ли за­жи­гал­ку на ме­с­то ог­раб­ле­ния. Ско­рее все­го, за­ме­ни­ли ею ту, ко­то­рая так удач­но вы­па­ла из кар­ма­на гра­би­те­ля. Я знаю, по­че­му вы это сде­ла­ли, Али­са мне все рас­ска­за­ла.
— Али­са? Вы с ней ви­де­лись? — встре­пе­нул­ся Ло­к­тев. — Но от­ку­да... От­ку­да вы уз­на­ли?
— Ес­ли я ска­жу прав­ду — вы все рав­но не по­ве­ри­те, — вздох­ну­ла Маи. — Да это и не важ­но. Про­сти­те его. Ра­но или позд­но афе­ра рас­кро­ет­ся, и Ше­ре­меть­е­ва оп­рав­да­ют. Воз­мож­но, вы да­же вый­де­те су­хим из во­ды, но как по­том ста­не­те жить? Бу­де­те по-преж­не­му изо­бра­жать его дру­га?
Ло­к­тев мол­чал. Маи про­тя­ну­ла ему сло­жен­ный вчет­ве­ро лист.
— Я рас­ска­за­ла Али­се, на что вы по­шли ра­ди нее, и она... Вот.
Май­ор мед­лен­но взял за­пи­с­ку, раз­вер­нул ее, про­чел и за­крыл ли­цо ру­ка­ми.
— Все в по­ряд­ке?
— Да, — глу­хо от­ве­тил он. — Али­са ждет ме­ня. Про­сит при­е­хать. Но я не знаю, как те­перь все ос­та­но­вить, — по­вер­нул­ся он к Маи.
— Очень про­сто. Изъ­ять за­жи­гал­ку Ше­ре­меть­е­ва из ба­зы улик и най­ти на­сто­я­щих пре­ступ­ни­ков. Кста­ти, от­ку­да вы уз­на­ли, что один из них вы­ро­нил свою за­жи­гал­ку?
— Я ни­че­го не знал. По­с­ле то­го как встре­тил­ся с Али­сой, очень силь­но ра­зо­злил­ся и ре­шил под­бро­сить что-ни­будь из его ве­щей на пер­вом же по­пав­шем­ся пре­сту­п­ле­нии. А тут так удач­но сло­жи­лось. Толь­ко что те­перь со всем этим де­лать?
— Про­сти­те его, — по­вто­ри­ла Маи и вы­шла за дверь.

* * *
— Это ка­кой-то бред! — не по­ве­рил Ше­ре­меть­ев. — Паш­ка не мог. За что? Мы всю жизнь бы­ли друзь­я­ми.
— Вы за­бра­ли у не­го Али­су, — на­пом­ни­ла Маи.
— Чушь. Она са­ма вы­бра­ла ме­ня.
— Да, но пе­ред этим Ло­к­тев пред­ло­жил ей вый­ти за не­го.
Ан­д­рей за­мер.
— Я не знал. Ни Паш­ка, ни Али­са ни­че­го мне не ска­за­ли.
— Пра­виль­но. Али­са про­мол­ча­ла, по­то­му что ис­пу­га­лась: вдруг вы от­ка­же­тесь от нее из-за луч­ше­го дру­га? А Па­вел... Он силь­но ее лю­бил, по­э­то­му не стал ме­шать сча­стью. А по­том вы ее бро­си­ли.
— Мы про­сто рас­ста­лись.
— Нет, Ан­д­рей, вы ее бро­си­ли, и она не смогла пережить этого. А два­д­цать лет спу­с­тя вер­нул­ся Ло­к­тев. Он на­шел Али­су в ужас­ной ни­ще­те. Она на­ча­ла вы­пи­вать, ча­с­то бо­ле­ла. Она бы­ла уже со­в­сем не та, но Ло­к­тев сно­ва пред­ло­жил ей вый­ти за не­го за­муж. Зна­е­те, что Али­са ему от­ве­ти­ла? “Вот ес­ли бы при­шел Ан­д­рей, по­шла бы за ним, не за­ду­мы­ва­ясь”. Ка­кие же мы все ду­ры...
— И что мне те­перь де­лать? — ти­хо спро­сил Ше­ре­меть­ев.
— Про­сти­те его. До­го­во­ри­тесь о встре­че. Все еще мож­но ис­пра­вить.
Май­ор кив­нул и на­пра­вил­ся к вы­хо­ду. На по­ро­ге ос­та­но­вил­ся.
— Но как вы обо всем уз­на­ли?
— Я умею чи­тать мыс­ли, — улыб­ну­лась Маи.
— Хо­ро­шая шут­ка.

* * *
“Пять ми­нут, пять ми­нут, это мно­го или ма­ло?” — пе­ла Люд­ми­ла Гур­чен­ко, кра­си­во спу­с­ка­ясь с вы­со­ких сту­пе­ней. Маи по­смо­т­ре­ла на эк­ран те­ле­ви­зо­ра, за­тем на ча­сы. До Но­во­го го­да ос­та­ва­лось два­д­цать ми­нут. Она по­га­си­ла свет, вклю­чи­ла гир­лян­ду, и ел­ка ве­се­ло за­све­ти­лась раз­но­цвет­ны­ми фо­на­ри­ка­ми. Спав­шая в крес­ле кош­ка под­ня­ла го­ло­ву, ра­до­ст­но за­ла­ял ще­нок.
— Ну что ты, ду­ра­чок, — по­гла­ди­ла его Маи. — Гир­лян­ды ни­ко­гда не ви­дел? Ко­неч­но, не ви­дел, что я го­во­рю.
Она се­ла за стол, на­ли­ла в бо­кал ви­на.
— Еще не­мно­го и мы все ста­нем стар­ше. Юки — муд­рее, ты... Как же те­бя на­звать? Мо­жет, дей­ст­ви­тель­но — Ме­тью? Как-то очень вы­чур­но. 
И вдруг раз­дал­ся зво­нок. Маи не­мно­го по­мед­ли­ла и от­кры­ла дверь. На по­ро­ге сто­ял Дед Мо­роз.
— С Но­вым го­дом! — ска­зал он го­ло­сом Ше­ре­меть­е­ва.
— Вам опять не к ко­му ид­ти? — улыб­ну­лась она.
— По­че­му же? Ме­ня мно­гие зва­ли в гос­ти. Лю­ди уди­ви­тель­но бла­го­склон­ны к Де­ду Мо­ро­зу. Но я был не­по­ко­ле­бим. Мо­жет, впу­с­ти­те? Хо­лод­но и ку­шать хо­чет­ся.
— За­хо­ди­те. Толь­ко у ме­ня, как все­гда, рис.
— Прав­да?
— Шу­чу.
За пять ми­нут до Но­во­го го­да они си­дели за сто­лом.
— Кста­ти, Паш­ка и Али­са пе­ре­да­ва­ли вам при­вет, — ска­зал Ше­ре­меть­ев. — У них все хо­ро­шо.
— Я очень ра­да.
— И все-та­ки, — при­щу­рил­ся он. — Как вам уда­лось так бы­ст­ро уз­нать прав­ду?
— Я ведь уже го­во­ри­ла...
— Про мыс­ли? Ну да, это бы­ла ин­те­рес­ная вер­сия, — ус­мех­нул­ся Ше­ре­меть­ев. — То­г­да мо­же­те про­чи­тать мои?
— Лег­ко, — улыб­ну­лась Маи и взя­ла его за ру­ку. — На­чи­най­те ду­мать.
— Во­об­ще-то я и не пре­кра­щал, — за­ме­тил май­ор, и она тут же ус­лы­ша­ла:
“Я хо­чу по­це­ло­вать те­бя. Но для на­ча­ла да­вай про­сто пе­рей­дем на “ты”.
— Да­вай пе­рей­дем, — со­г­лас­но кив­ну­ла Маи.
— Что? — спро­сил Ше­ре­меть­ев, и улыб­ка сле­те­ла с его ли­ца.
— А хо­чешь, сна­ча­ла сде­ла­ем пер­вое, — за­сме­я­лась она.
— Не мо­жет быть, — рас­те­рян­но ска­зал он. — Вот это сюр­приз...
— Сюр­при­зы толь­ко на­чи­на­ют­ся, — по­обе­ща­ла Маи.
Ку­ран­ты про­би­ли две­на­д­цать, и на­сту­пил но­вый год. Юки ста­ла муд­рее, Ме­тью стар­ше, а ес­ли бы кто-то за­гля­нул в ок­но не­боль­шо­го до­ма с тер­ра­сой, то обя­за­тель­но уви­дел бы це­лу­ю­щу­ю­ся па­ру — боль­шо­го ши­ро­ко­пле­че­го муж­чи­ну и ма­лень­кую хруп­кую япон­ку...

25

Агата КРИСТИ
ЧЕРНАЯ СМОРОДИНА

Эркюль Пуаро обедал со своим другом  Генри  Бонингтоном  в  ресторане
"Гэлант Эндивор" на шоссе Кингз Роуд в Челси.
     

=Spoiler написал(а):

Мистер Бонингтон любил  этот  ресторан.  Ему  нравилась  царящая  там
атмосфера праздности, ему нравилось, что там подают  "простую  английскую"
пищу, а не "кучу непонятно как приготовленных блюд".
     Молли, симпатичная официантка, поздоровалась с  ним,  как  со  старым
другом. Она гордилась тем, что помнила, какую пищу любят  и  не  любят  ее
постоянные клиенты.
     - Добрый вечер, сэр, -  произнесла  она,  когда  мужчины  уселись  за
угловым столиком. - Вам повезло. У нас сегодня индюшка  с  орехами  -  это
ведь ваше любимое блюдо? К тому же  есть  прекрасный  сыр  "Стильтон".  Вы
начнете с супа или рыбы?
     Когда заказ был сделан, мистер  Бонингтон  со  вздохом  откинулся  на
стуле и развернул салфетку, посмотрев вслед удаляющейся Молли.
     - Она милая девушка, - с одобрением проговорил он. - В молодости  она
была красавица. Ее любили рисовать художники. Она понимает толк в пище,  а
это еще более важно. Как правило, женщины  равнодушны  к  еде.  Существует
множество женщин, которые, отправившись с приятелем, который  нравится,  в
ресторан, даже не заметят, что же она едят. Такая женщина закажет  первое,
что попадется.
     Эркюль Пуаро покачал головой:
     - Это ужасно.
     - Благодарение господу, мужчины не таковы!  -  самодовольно  произнес
мистер Бонингтон.
     - Все без исключения? - с подвохом спросил Пуаро.
     - Ну, разве что, когда они молоды,  -  уступил  мистер  Бонингтон.  -
Щенки. В наше время все молодые люди одинаковы никакой выдержки,  никакого
мужества.  Я  презираю  молодых,  а  они,   -   добавил   он   подчеркнуто
беспристрастно, - наверное, презирают меня. Возможно они  правы!  Но  если
послушать разговоры некоторых молодых,  так  можно  заключить,  что  после
шестидесяти никто не имеет права на жизнь. Послушаешь их, так задумаешься,
сколько же из них помогло своим престарелым  родственникам  покинуть  этот
мир.
     - Вполне возможно, - сказал Эркюль Пуаро, -  что  именно  так  они  и
поступают.
     - Хорошенькие же у вас мысли, Пуаро. Похоже,  эта  работа  в  полиции
лишила вас всяких идеалов.
     Эркюль Пуаро улыбнулся.
     - Тем не менее, - сказал он, - было  бы  интересно  составить  список
людей за шестьдесят лет, скончавшихся  в  результате  несчастного  случая.
Уверяю вас, это навело бы на весьма любопытные мысли. Но лучше, друг  мой,
расскажите о ваших проблемах. Как ваши дела?
     - Сплошные неприятности -  сказал  мистер  Бонингтон.  -  Именно  так
теперь все обстоит в мире. Слишком много неприятностей.  И  слишком  много
красивых слов. Красивые слова помогают скрывать грязь и неприятности.  Как
густой мучной соус  скрывает  тот  факт,  что  рыба  под  ним  не  лучшего
качества! Дайте мне просто филе и никакого дерьмового соуса. В этот момент
Молли принесла ему филе и он одобрительно заворчал.
     - Ты знаешь, что я люблю, моя девочка, - произнес он.
     - Ну, так ведь вы наш постоянный посетитель, не правда ли,  сэр?  Так
что я должна это знать.
     Эркюль Пуаро спросил:
     - Так что же, люди всегда заказывают одно и  то  же?  -  Неужели  они
никогда не хотят перемен?
     - Только не джентльмены, сэр. Леди  любят  разнообразие,  джентльмены
всегда хотят одно и то же.
     - Ну, что я вам говорил? - проворчал Бонингтон. - Там, где речь  идет
о еде, на женщин полагаться - нельзя!
     Он оглядел ресторан.
     - Наш мир - презабавное место. Видите бородатого чудака там  в  углу?
Молли скажет вам, что он всегда ужинает здесь по вторникам и четвергам. Он
ходит   сюда   уже   лет   десять   -    в    некотором    роде    местная
достопримечательность. Но до сих пор никто не знает ни его имени,  ни  где
он живет, ни чем он занимается. Довольно странно, если задуматься.
     Когда официантка принесла им порции индейки, мистер Бонингтон сказал:
     - Я вижу, что ваш Пунктуальный Старичок все еще, ходит суда.
     - Совершенно верно, сэр. Его дни вторник и  четверг.  Но  на  прошлой
неделе он вдруг неожиданно пришел в понедельник! Это выбило меня из колен!
Я решила, что, сама того не подозревая, перепутала числа  и  что  это  был
вторник.. Но на следующий вечер он пришел как положено, так что, если  так
можно выразиться в понедельник у него было внеплановое посещение.
     - Интересное отклонение от привычки, - забормотал, Пуаро. -  Что  его
побудило к этому, хотел бы я знать?
     - Сэр, если вас интересует мое мнение, то я думаю, что он был  чем-то
расстроен или обеспокоен.
     - Почему вы так решили? Он себя странно вел?
     - Нет, сэр, не то, чтобы странно. Он был такой же тихий, как  всегда.
Никогда слова не скажет, кроме  "Добрый  вечер".  Нет,  странным  был  его
заказ.
     - Его заказ?
     - Боюсь, что вы, джентльмены, будете  надо  мной  смеяться,  -  Молли
покраснела. - Но когда  джентльмен  ходит  сюда  больше  десяти  лет,  вы,
естественно, хорошо знаете, что он любит, а что - нет. Он терпеть  не  мог
пудинга с почками и черной смородины, и я не припомню, чтобы он  заказывал
густой суп. Но в тот понедельник он заказал густой томатный суп, бифштекс,
пудинг с почками и пирог с черной смородиной! Похоже,  что  он  просто  не
замечал, что заказывал!
     - Знаете ли, - произнес Эркюль Пуаро,  -  я  все  это  нахожу  весьма
интересным.
     Молли удовлетворенно взглянула на них и удалилась.
     - Ну, Пуаро, - посмеиваясь, произнес Генри Бонингтон. -  Хотелось  бы
услышать ваши выводы. В ваших лучших традициях.
     - Я бы предпочел сначала услышать ваши выводы.
     - Хотите сделать из меня Ватсона? Ладно, старик отправился к врачу, а
врач поменял ему диету.
     - На густой томатный суп, бифштекс, пудинг с почками и пирог с черной
смородиной? Не могу представить себе доктора, который мог  бы  дать  такое
предписание.
     - Напрасно не верите, старина.  Доктора  могут  предписать  все,  что
угодно.
     - Это единственное, что вам пришло в голову?
     Генри Бонингтон ответил:
     - Ну, если говорить серьезно, я  думаю,  что  существует  единственно
возможное объяснение. Наш неизвестный друг был во власти каких-то  сильных
эмоций. Он был так поглощен своими проблемами, что, фигурально  выражаясь,
не замечал. что заказывал я что ел.
     Он помолчал минуту, а затем добавил:
     - Вы мне, конечно, сейчас скажете,  что  знаете,  о  чем  думал  этот
человек. Вы, наверное, скажете, что он вынашивал план убийства.
     И он засмеялся над своим предположением.
     Эркюль Пуаро не смеялся.  Он  признавался  впоследствии,  что  в  тот
момент был серьезно обеспокоен. И он  клянет  себя  до  сих  пор,  что  не
осознал тогда, чем все это может кончиться. Но  друзья  уверяют  его,  что
предугадать развитие событий было невозможно.
     Недели через три Эркюль Пуаро и Бонингтон снова встретились  на  этот
раз в метро.
     Они кивнули друг другу, держась за  ремни  в  качающемся  вагоне.  На
остановке "Пикадили Сэкес" многие вышли, и друзья смогли  найти  свободные
места в углу вагона, где им никто не мешал.
     - Между прочим, - спросил  Бонингтон,  -  помните  того  старика,  на
которого мы обратили внимание в "Гэлант Эндивор"? Не удивлюсь, если он уже
ушел в мир иной. Он  не  был  в  ресторане  целую  неделю.  Молли  страшно
расстроена по этому поводу.
     Эркюль Пуаро приподнялся со своего места, глаза его сверкали..
     - Неужели? - произнес он. - Неужели?
     Бонингтон сказал:
     - Помните, я выдвигал гипотезу,  что  старик  ходил  к  врачу  и  тот
предписал ему диету? Насчет диеты - это, конечно, чушь, но я не  удивлюсь,
если он действительно обращался к врачу и его заключение было для  старика
ударом. И поэтому он заказывал блюда из меню, не замечая, что  заказывает.
Потрясение было столь сильным, что он раньше времени покинул  наш  бренный
мир. Врачи должны проявлять такт, когда сообщают диагноз пациентам.
     - Так они обычно и поступают, - заметил Пуаро.
     - Это моя остановка, - оказал мистер Бонингтон.  -  До  свидания.  Не
думаю, что мы когда-нибудь узнаем хотя бы имя этого старика. Чудной мир!
     И он поспешил на выход.
     Эркюль Пуаро сидел нахмурившись.  Похоже,  он  не  находил  этот  мир
чудным или забавным. Он пришел домой  и  дал  указания  своему  преданному
камердинеру Джорджу.

     Эркюль Пуаро водил пальцем по списку фамилий. Это был  список  людей,
умерших в последнее время.
     Палец Пуаро остановился на одной фамилии.
     - Генри Гаскон. Шестьдесят девять лет. Что ж, начнем с него..
     Через несколько часов Эркюль  Пуаро  уже  сидел  в  кабинете  доктора
Мак-Эндрю  на  Кингз  Роуд.  Доктор  Мак-Эндрю  был  высоким   рыжеволосым
шотландцем с интеллигентным лицом.
     - Гаскон? - проговорят он. -  Да,  припоминаю.  Старый  эксцентричный
чудак. Он жил один в одном из тех допотопных старых домов, которые  сейчас
сносят, чтобы очистить место для застройки новых кварталов. Он не был моим
пациентом, но я его встречал и  зная  его.  Первым  почувствовал  неладное
молочник. Молоко в бутылках  на  крылечке  скисло.  В  конце  концов  люди
послали за полицией. Она взломали дверь и обнаружили старика. Он  свалился
с лестницы и сломал себе шею. На нем был старый халат с  рваным  поясом  -
возможно, он в нем запутался и упал.
     - Понятно, - сказал Эркюль Пуаро. - Это был просто несчастный случай.
     - Совершенно верно.
     - У него были родственники?
     - Племянник. Он приезжал проведать дядюшку раз в месяц.  Его  фамилия
Рамзей, Джордж Рамзей. Он сам врач. Живет в Уимблдоне.
     - Сколько времени труп пролежал необнаруженным?
     - Ага! - сказал доктор Мак-Эндрю. - Вот мы и  перешли  к  официальным
вопросам. Не меньше сорока восьми часов и не больше семидесяти  двух.  Его
нашли шестого утром. Но, как выяснилось, время смерти  можно  уточнить.  В
кармане халата  покойного  было  найдено  письмо,  написанное  третьего  и
отправленное из Уимблдона в тот же день после обеда. Судя по штемпелю, оно
пришло в девять двадцать вечера. Это позволяет  предположить,  что  смерть
наступила третьего после девяти двадцати. Это соответствует состоянию  его
желудка и степени разложения трупа.  Он  ел  за  два  часа  до  смерти.  Я
проводил вскрытие шестого утром. По моему заключению смерть  произошла  за
шестьдесят часов до этого, что-нибудь около десяти часов вечера.
     - Похоже, все согласуется. Скажите, когда его последний раз видели  в
живых?
     - В тот же вечер третьего, то есть в четверг, его видели в семь часов
на Кингз Роуд и он ужинал в ресторане "Гэлант Эндивор"  в  семь  тридцать.
Похоже, он всегда там ужиная по четвергам.
     - У него были другие родственники? Или только этот племянник?
     - У него был брат-близнец. Вся их история довольно странная.  Они  не
встречались много лет. Видите ли, в юности  Генри  был  артистом,  правда,
весьма бездарным. Второй брат,  Энтони  Гаскон,  тоже  был  артистом,  но,
женившись на богачке,  покончил  с  искусством.  Братья  по  этому  поводу
поругались, и, насколько  я  понимаю,  больше  не  встречались.  Но  самое
странное, что они умерли в один день. Энтони Гаскон покинул  этот  бренный
мир третьего числа в час пополудни. Я и раньше слышал историю о близнецах,
умерших в один день в  разных  концах  света.  Возможно,  это  все  просто
совпадение, но таковы факты.
     - А жена второго брата жива?
     - Нет, она умерла несколько лет тому назад.
     - Где жил Энтони Гаскон?
     - У него был дом на Кингстон Хилл. По словам доктора  Рамзея  он  жил
затворником.
     Эркюль Пуаро задумчиво кивнул.
     Шотландец бросил на него проницательный взгляд.

- Что у вас на уме, месье Пуаро? - грубовато спросил он. Я ответил на
ваши  вопросы.  Это  был  мой  долг,  поскольку  вы  показали   мне   свое
удостоверение. Но я нахожусь в неведении, что же случилось.
     Пуаро медленно проговорил:
     - Обычная смерть в результате несчастного случая, так вы сказали. Моя
мысль не менее проста - его просто столкнули.
     Доктор Мак-Эндрю озадаченно взглянул на Пуаро.
     - Другими словами - убийство! У вас есть какие-нибудь  основания  это
утверждать?
     - Нет, - ответил Пуаро, - только подозрения.
     - Но должно же быть что-нибудь... - настаивал его собеседник.
     Пуаро ничего не ответил.
     Мак-Эндрю сказал:
     -  Если  вы  подозреваете  племянника,  мистера  Рамзея,  то   должен
предупредить вас, что вы идете по ложному следу. Рамзей играл  в  бридж  в
Уимблдоне с восьми тридцати до двенадцати ночи. Это  выяснилось  во  время
дознания.
     Пуаро пробормотал:
     - И, конечно, это было проверено. Полиция работает весьма тщательно.
     Доктор спросил:
     - Может быть, у вас есть что-нибудь против него?
     - До разговора с  вами  я  вообще  не  знал  о  существовании  такого
человека.
     - Значит вы подозреваете кого-нибудь еще?
     - Нет-нет. Дело вовсе не в этом.  В  основе  человеческого  поведения
лежат привычки. Это очень важно. А смерть мистера Гаскона нарушает цельную
картину. Похоже, здесь что-то не так.
     - Я не совсем вас понимаю.
     Эркюль Пуаро улыбнулся. Он встала, и доктор тоже встал.
     - Видите ли, - произнес Мак-Эндрю, - оказать по правде, я  не  нахожу
ничего подозрительного в смерти мистера Гаскона.
     Маленький бельгиец развел руками.
     -  Я  настойчивый  человек.  У  меня  есть  идея  в   ничего   в   ее
подтверждение. Кстати, доктор Мак-Эндрю, у  Генри  Гаскона  были  вставные
зубы?
     - Нет, его зубы были в прекрасном состоянии. Весьма похвально  в  его
возрасте.
     - Он за ними хорошо следил? Они были белые и вычищенные?
     - Да, я это отметил.
     - И никоим образом не окрашенные?
     - Нет. Не думаю, чтобы он курил, если вы это имеете в виду.
     - Я имел в виду не  совсем  это.  Мой  вопрос  был  задан  с  дальним
прицелом, хотя,  возможно,  это  и  ложная  версия!  До  свидания,  доктор
Мак-Эндрю, спасибо нам за вашу доброту и терпение.
     Он пожал доктору руку и удалился.
     - А теперь, - проговорил Пуаро, - проверим эту версию.

     Пуаро вошел в ресторан "Гэлант Эндивор" и  уселся  за  тот  же  самый
столик, за которым они когда-то обедали с Бонингтоном. Но обслуживала  его
не Молли. Молли, как сказала ему официантка, уехала в отпуск.
     Было еще только семь часов, народу в ресторане было немного, и  Пуаро
не составило труда втянуть официантку в разговор о старом мистере Гасконе.
     - Да, - говорила она. - Он приходил сюда в  течение  многих  лет,  но
никто из официантов не знал, как его зовут. Мы прочли  о  расследовании  в
газете и там была фотография. "Посмотри-ка, - сказала я Молли,  -  похоже,
это наш Пунктуальный Старичок", - мы здесь его так называли между собой.
     - Он ужинал здесь в день своей смерти, не так ли?
     - Совершенно верно. Это было в четверг,  третьего  числа.  Он  всегда
ужинал здесь по четвергам. Его дни были вторник и четверг, и он был точен,
как часы.
     - Я полагаю, что вы уже не помните, что он ел на ужин?
     - Дайте-ка припомнить. Это был суп  с  пряностями,  да-да,  точно,  и
пирог с говядиной. А, может,  жареная  баранина?  Нет,  конечно,  это  был
пирог. И еще шарлотка с яблоками и черной  смородиной.  И,  конечно,  сыр.
Подумать только, что в тот же вечер он упал с лестницы и  погиб.  Говорят,
что он  запутался  в  халате.  Конечно,  его  одежда  была  жуткого  вида:
старомодная, местами разорванная, да и одевал ее он весьма небрежно. И все
же, что-то было в его облике. В нем чувствовалась  личность...  О,  у  нас
здесь бывает много интересных посетителей.
     Официантка удалилась.
     Эркюль Пуаро в одиночестве поглощал свою рыбу.

     Вооружившись рекомендациями от  влиятельных  лиц,  Эркюль  Пуаро  без
труда получил у районного следователя  материалы  дела  о  смерти  мистера
Гаскона.
     - Этот покойный Гаскон был забавной личностью, - заметил следователь,
- одинокий эксцентричный старик. Но, похоже, его смерть привлекла  к  себе
необычно большое внимание.
     Произнося все это, он с любопытством поглядывал на своего посетителя.
     Эркюль Пуаро тщательно подбирал слова.
     -  Видите  ли,  месье,  есть  некоторые   обстоятельства,   возможно,
связанные с этим делом, которые указывают на необходимость дополнительного
расследования.
     - Хорошо, чем я могу вам помочь?
     -  Насколько  я  понимаю,  в  вашей  компетенции  принимать  решение:
сохранять материалы по окончании следствия или нет. В кармане халата Генри
Гаскона было найдено некое письмо, не так ли?
     - Совершенно верно.
     - Письмо от его племянника Джорджа Рамзея?
     - Именно так. Письмо было включено в материалы дела, что бы  уточнить
время смерти.
     - Это письмо сохранилось?
     Пуаро с волнением ожидал  ответа  следователя.  Услышав,  что  письмо
можно получить,  он  с  облегчением  вздохнул.  Получив,  на  конец,  этот
документ, он внимательно изучил его. Письмо было написано перьевой  ручкой
весьма неразборчивым почерком. Оно гласило:
     "Дорогой дядя Генри!
     Я с сожалением должен сообщить вам, что я не добился  успеха  у  дяди
Энтони. Ваше предложение встретиться с ним  не  вызвало  у  него  никакого
энтузиазма. И он ничего мне не ответил на ваше  пожелание  забыть  прошлые
обиды. Конечно, он очень болен и постепенно теряет  рассудок.  Боюсь,  что
его конец близок. Похоже, он с трудом вспоминает, кто вы такой.
     Весьма сожалею, что я не справился с  вашим  поручением,  но,  уверяю
вас, я сделал все, что мог.
                       Ваш любящий племянник
                                                   Джордж Рамзей".
     Само  письмо  было  датировано  третьим  ноября.  Пуаро  взглянул  на
почтовый штемпель. Там было указано время шестнадцать тридцать.
     Он пробормотал:
     - Все идеально сходится.
     Теперь  он  отправился  на  Кингстон  Хилл.  После  непродолжительной
борьбы, в которой он использовал все свое добродушие и  настойчивость,  он
добился беседы с Амелией Хил -  кухаркой  и  домоправительницей  покойного
мистера Гаскона.
     Миссис Хил  поначалу  держала  себя  высокомерно  и  недоверчиво,  но
чарующая вежливость этого необычного иностранца дала плоды. Миссис  Амелия
Хил стала приветливой. Она обнаружила, как и многие женщины  до  нее,  что
рассказывают  о  своих  несчастиях   действительно   заинтересованному   и
доброжелательному слушателю.
     Четырнадцать лет она вела хозяйство в доме  мистера  Гаскона,  а  это
вовсе не легкая работа! Конечно, нет. Многие женщины  спасовали  бы  перед
той ношей, которую ей пришлось тащить на себе. Бедный  старик  был  весьма
эксцентричен и к тому же  очень  скуп  -  он  был  просто  охвачен  манией
экономии, а ведь был очень богат. Но миссис Хил  ему  преданно  служила  и
мирилась  со  всеми  его  чудачествами,   и,   вполне   естественно,   она
рассчитывала на благодарность. Но нет, ничего подобного! Старик не изменил
своего старого завещания, в котором оставлял все свои  деньги  жене,  а  в
случае, если умрет раньше брата, то своему брату Генри. Это завещание было
составлено много лет назад. Все это было не слишком-то красиво со  стороны
мистера Энтони.
     Постепенно  Пуаро  удалось  увести  разговор   от   неудовлетворенной
алчности миссис Хил и задать интересующие его вопросы.  Конечно,  поступок
мистера Энтони был бессердечен и несправедлив! Никто  не  может  упрекнуть
миссис Хил за ее негодование и обиду по этому поводу. Всем  известно,  что
мистер Гаскон был скуп. Говорят даже, что покойный  отверг  помощь  своего
единственного брата. Возможно, миссис Хил что-нибудь об этом известно.
     - Вы спрашиваете о разговоре,  ради  которого  сюда  приезжал  доктор
Рамзей?  -  уточнила  миссис  Хил.  -  Насколько  мне  известно,  разговор
действительно шел о его брате, но  я  полагаю,  что  брат  мистера  Энтони
просто хотел с ним помириться. Они поссорились много лет тому назад.
     - Я так понял, -  спросил  Пуаро,  -  что  мистер  Гаскон  решительно
отказался от примирения?
     - Совершенно верно, - кивнув, согласилась миссис  Хил,  -  "Генри?  -
довольно неуверенно проговорил он. - Так что там с  Генри?  Не  видел  его
целую вечность и не имею  ни  малейшего  желания  увидеть.  Этот  Генри  -
скандальный тип". Так оно все и было.
     И  миссис  Хил  снова  заговорила  о  своих  печалях  и  горестях   и
бесчувственности адвоката покойного мистера Гаскона.
     Пуаро стоило немалого труда закончить этот разговор, не прервав  его,
и удалиться.
     И вот, сразу после ужина, он появился в  резиденции  доктора  Джорджа
Рамзея по адресу Уимблдон, шоссе Дорсет, Элмкрест.
     Доктор был дома. Пуаро провели в приемную, куда  и  спустился  доктор
Джордж Рамзей. Было очевидно, что Пуаро оторвал док тора от ужина.
     - Видите ли, доктор, я вовсе не пациент, - сказал Эркюль Пуаро. -  И,
возможно, мой визит к вам можно посчитать наглостью, но во всяком  деле  я
предпочитаю решительность и прямоту. Не люблю юристов  и  их  многоречивые
окольные методы.
     Без сомнения, он  заинтересовал  доктора  Рамзея.  Доктор  был  чисто
выбритым мужчиной среднего  роста.  У  него  была  коричневая  шевелюра  и
практически белесые ресницы, что придавало его-взгляду что-то змеиное.  Он
производил впечатление человека живого и не без чувства юмора.
     - Юристы? - проговорил он, удивленно подняв брови. - Ненавижу их! Мой
дорогой сэр, вы меня заинтриговали. Прошу вас, садитесь.
     Пуаро не замедлил воспользоваться  приглашением.  Он  вручил  доктору
Рамзею свою визитную  карточку  с  указанием  профессии.  Повтор  заморгал
своими белесыми ресницами.
     Пуаро наклонился вперед и конфиденциально сообщил доктору:
     - Большинство моих клиентов - женщины.
     - Вполне естественно, - подмигнув, ответил Джордж Рамзей.
     - Как вы сами признали, это вполне естественно, - согласился Пуаро. -
Женщины  не  доверяют  официальной  полиции.  Они   предпочитают   частное
расследование.  Они  не  хотят,  чтобы  их  проблемы  были   обнародованы.
Несколько дней тому назад у меня консультировалась пожилая дама. Она  была
очень опечалена судьбой своего мужа, с которым поссорилась много лет  тому
назад. Ее муж - ваш дядя, покойный мистер Гаскон.
     Джордж Рамзей побагровел:
     - Мой дядя? Что за чушью Его жена умерла много лет тому назад.
     - Речь идет не об Энтони Гасконе,  но  о  другом  вашем  дяде,  Генри
Гасконе.
     - Дядя Генри? Но он не был женат!
     - Вы ошибаетесь, он был женат. - Пуаро лгал, не краснея. - В этом нет
никаких сомнений. Моя клиентка  даже  принесла  с  собой  свидетельство  о
браке.
     - Это ложь! - закричал Джордж Рамзей. Его лицо стало цвета сливы. - Я
не верю ни единому слову! Вы - наглый лжец!
     - Это ведь ужасно для вас, не правда ли? - сказал Пуаро. -  Вы  убили
напрасно.
     - Убил? - голос Рамзея задрожал. Его  прозрачные  глаза  смотрели  на
Пуаро с ужасом.
     - Кстати, - продолжал Пуаро. - Я вижу, вы снова ели  пирог  с  черной
смородиной. Это весьма неумная привычка.  Говорят,  что  в  ягодах  черной
смородины много витаминов, но иногда их употребление может быть смертельно
опасно. Я полагаю, что в настоящем случае они помогут  затянуть  петлю  на
шее человека - вашей шее, доктор Рамзей.

     - Видите ли, друг мой, вы допустили ошибку, строя свои рассуждения на
неверном предположении.
     Эркюль Пуаро лучезарно улыбнулся  через  стол  своему  другу  мистеру
Бонингтону, сопровождая свои объяснения жестикуляцией.
     - Находящийся в шоке человек никогда не будет делать того что  он  не
делал раньше. В таком состоянии люди действуют рефлекторно,  по  привычке.

Человек, который чем-то очень расстроен может прийти на ужин в пижаме,  но
это будет его пижама, а не чужая. Мужчина, который не  любит  густой  суп,
пудинг с почками и пирог с черной смородиной однажды вечером это все вдруг
заказывает. Вы утверждаете, что он так  поступает  потому,  что  думает  о
чем-то своем. Но я  утверждаю,  что  поглощенный  своими  мыслями  человек
автоматически закажет то, что заказывал всегда. Хорошо, какое  же  в  этом
случае возможно объяснение? Я не находил ответа и потому  был  обеспокоен.
Здесь что-то было не так. А потом вы сообщили мне, что этот человек исчез.
Впервые за долгие годы он пропустил свои традиционные вторник  и  четверг.
Это мне еще больше не понравилось. У меня возникли подозрения. Если я  был
прав, то он должен был быть мертв. Я навел справки. Он  действительно  был
мертв. Смерть его  была  весьма  ловко  и  аккуратно  обставлена.  Другими
словами, это была подпорченная рыба. прикрытая соусом!
     Его видели на Кингз Роуд в семь вечера. Он ужинал здесь, в  ресторане
в семь тридцать, за  два  часа  до  смерти.  Все  указывало  на  это  -  и
содержание кишечника, и письмо в кармане халата. Слишком много соуса! Рыбу
совсем не увидишь..
     Любящий племянник написал письмо,  у  любящего  племянника  алиби  на
время  смерти.  Смерть  произошла  очень  просто  -  падение  с  лестницы.
Несчастный случай? Или убийство? Все указывало на убийство.
     Любящий племянник - единственный родственник. Любящий племянник будет
наследником... но есть  ли,  что  наследовать?  Ведь  дядя  был  нищ,  как
церковная мышь.
     Но ведь есть еще второй брат. А он  в  свое  время  женился  на-очень
богатой женщине. И этот брат живет в  большом  богатом  доме  на  Кингстон
Хилл, следовательно, можно предположить, что эта богатая жена завещала все
свое состояние мужу.  Явно  наблюдается  цепочка:  жена-богачка  оставляет
деньги Энтони, от Энтони деньги переходят к Генри, а от него к Джорджу.
     - На словах все выглядит логично, - сказал  мистер  Бонингтон,  -  но
каковы же были ваши действия?
     - Если суть дела ясна, все остальное - дело техники. Генри умер через
два часа после  приема  пищи.  По  сути,  это  все,  что  смогло  выяснить
следствие. Но, вполне возможно, что этот "прием пищи" - обед, а  вовсе  не
ужин. Поставьте себя на место Джорджа. Ему  крайне  нужны  деньги.  Энтони
Гаскон умирает, но племянник. не извлекает из нее никакой  выгоды.  Деньги
Энтони переходят к Генри, а он может жить еще долгие годы.  Следовательно,
Генри тоже должен умереть, и чем скорее, тем лучше. Но умереть  он  должен
после Энтони и тогда, когда у Джорджа будет алиби. Привычка Генри  ужинать
в ресторане два раза в неделю  и  навела  Джорджа  на  мысль  о  том,  как
организовать себе алиби.  Джордж  -  человек  осторожный,  и,  прежде  чем
действовать, он проверил выполнимость своего плана. Как-то  в  понедельник
он посетил ресторан под видом своего дядюшки. Все  прошло  без  сучка  без
задоринки. Все приняли его  за  дядю.  Племянник  удовлетворен  проверкой.
Осталось дождаться, когда дядя Энтони отойдет в мир  иной.  И  вот  -  час
настал. Второго ноября пополудни Джордж отправляет дяде Генри  письмо,  но
датирует его третьим ноября. Он приезжает в город третьего  утром,  звонит
Генри, договаривается о встрече и приводит свой план  в  действие.  Резкий
толчок и бедный дядя Генри летит вниз с лестницы.
     Джордж находит свое письмо и засовывает его в карман  халата  мистера
Гаскона. В семь тридцать он уже  в  ресторане  "Гэлант  Эндивор".  Борода,
густые брови - полный маскарад.  Ни  у  кого  нет  сомнений,  что  в  семь
тридцать мистер Генри Гаскон еще жив. Затем следует поспешное переодевание
в туалете и племянник мчится в своей машине на полной скорости в  Уимблдон
на партию бриджа. Это идеальное алиби.
     Мистер Бонингтон взглянул на Пуаро.
     - А как же штемпель на письме?
     - Ну, это просто. Штемпель был запачкан. Почему? Потому что число  на
нем было переправлено со второго на третье черной краской. Вы  бы  никогда
не обратили на это внимание, если бы не подозревали  этого.  И  наконец  -
черные дрозды.
     - Черные дрозды?
     - Помните детскую загадку? Двадцать четыре черных  дрозда  занесли  в
пирог. Или, если вы  хотите  точности,  ягоды  черной  смородины.  Как  вы
понимаете, Джордж оказался не слишком хорошим актером.  Он  выглядел,  как
дядя, и ходил, как дядя, и разговаривал, как дядя, и у него были такие  же
борода и брови как у дяди, но он забыл,  что  надо  еще  есть,  как  дядя.
Племянник заказывал еду по своему вкусу.
     Черная смородина окрашивает зубы. Но, хотя  все  считали,  что  Генри
Гаскон ел в тот  вечер  пирог  из  черной  смородины,  его  зубы  не  были
окрашены. И среди содержимого его желудка не было черной смородины. Я  это
проверял сегодня утром. К тому же Джордж  был  столь  глуп,  что  сохранил
бороду и весь свой маскарадный костюм. О! Улик против него  предостаточно.
Я с ним сегодня встретился и напугал его. Это довершило дело.  Кстати,  он
снова ел черную  смородину.  Весьма  прожорливый  тип  -  уделяет  слишком
большое внимание еде. И, если я не ошибаюсь, из-за этой прожорливости  его
и повесят.
     Официантка  принесла  им  две  порции  пирога  с  яблоками  и  черной
смородиной.
     - Унесите это, - сказал мистер Бонингтон.  -  Надо  быть  осторожным.
Принесите мне маленькую порцию сагового пудинга.

26

Список книг обязательных к прочтению для каждого!

Хочешь мыслить шире, читай.

Данте Алигьери «Божественная комедия»
Аристотель «Политика»
Александр Афанасьев «Русские заветные сказки»
Ричард Бах «Чайка по имени Джонатан Ливингстон»
Александр Беляев «Продавец воздуха»
Энтон Бёрджесс «Заводной апельсин»
Михаил Булгаков «Великий канцлер»
Михаил Булгаков «Мастер и Маргарита»
Борис Васильев «В списках не значился»
Курт Воннегут «Бойня номер пять»
Гёте «Фауст»
Николай Гоголь «Мертвые души»
Александр Грибоедов «Горе от ума»
Даосская книга притч «Чжуан-цзы»
Филип Дик «Мечтают ли андроиды об электроовцах?»
Федор Достоевский «Братья Карамазовы»
Федор Достоевский «Идиот»
Федор Достоевский «Преступление и наказание»
Евгений Замятин «Мы»
Патрик Зюскинд «Парфюмер. История одного убийцы»
Эжен Ионеско «Лысая певица»
Карлос Кастанеда «Искусство сновидения»
Карлос Кастанеда «Колесо времени»
Карлос Кастанеда «Учение Дона Хуана»
Франц Кафка «Процесс»
Ник Кейв «И узре ослица ангела Божия»
Ежи Косински «Раскрашенная птица»
Агота Кристоф «Толстая тетрадь»
Шодерло де Лакло «Опасные связи»
Габриэль Гарсия Маркес «Сто лет одиночества»
Кен Кизи «Пролетая над гнездом кукушки»
Льюис Кэролл «Алиса в зазеркалье»
Льюис Кэролл «Алиса в стране чудес»
Тимоти Лири «История будущего»
Тимоти Лири «Семь языков бога»
Теренс Маккена «Пища Богов»
Гервин Мелвил «Моби Дик или Белый Кит»
Фридрих Ницще «Так говорил Заратустра»
Владимир Орлов «Альтист Данилов»
Чак Паланик «Бойцовский клуб»
Виктор Пелевин «Generation P»
Виктор Пелевин «Чапаев и пустота»
Платон «Государство»
Андрей Платонов «Котлован»
Андрей Платонов «Чевенгур»
Марио Пьюзо «Крестный отец»
Ошо Раджниш «За пределами просветления»
Жан Поль Сартр «Тошнота»
Джером Сэлинджер «Над пропастью во ржи»
Антуан де Сент-Экзюпери «Маленький принц»
Мигель де Сервантес «Дон Кихот»
Братья Стругацкие «Пикник на обочине»
Братья Стругацкие «Трудно быть богом»
Братья Стругацкие «Хищные вещи века»
Татьяна Толстая «Кысь»
Эрнест Хемингуэй «По ком звонит колокол»
Карел Чапек «Война с саламандрами»
Карл Юнг «Тибетская книга мертвых»
http://cs308324.userapi.com/v308324938/1aa6/cdimDtF7aYI.jpg

27

- Ты знаешь, я сегодня разбилась. Я ехала отдыхать, была за рулем, меня ждала компания и муж на горе... Знаешь, я никогда не каталась на горных лыжах, я и в этот раз не хотела, потому что я панически боюсь сломать ногу или руку, а как я буду со сломанной ногой танцевать?

=Spoiler написал(а):

Ты знаешь, я танцую. Да. Я с детства мечтала выступать на сцене, петь или танцевать. Смешно, конечно, у меня нет голоса, но танцевать у меня получалось всегда хорошо. Я красиво двигаюсь. Я получаю от этого такое удовольствие... Это как летать... Однажды в детстве, школьницей, я танцевала на сцене перед большим количеством зрителей, и мне аплодировал весь зал... Это действительно - как летать... И сейчас я танцую - для себя, но стала уже лучшей в группе, представляешь? И вот я этого боюсь - сломать ногу и не танцевать, потому никогда в жизни не была на горных трассах.

А в этот раз меня уговорили. Но я не собиралась вставать на лыжи, я хотела покататься на бубликах... Такое смешное слово "бублик"… Забавное, правда? Такое детское-детское... Я боюсь ездить с горок, всегда сажусь сзади и держусь крепко за спину впереди сидящего, но я люблю это ощущение страха и полета одновременно, когда летишь и не знаешь, как приземлишься, но все равно тянет лететь туда, вниз, в снег, через ветер...

Я с детства люблю горки. И еще летать люблю. Ты когда-нибудь летал во сне? Я все время летаю, раньше, правда, чаще - это кайф. Я часто улетаю во сне от кого-то, убегаю, спасаюсь, иногда я думаю, что это я улетаю от себя... Я всегда выпрыгиваю в окно или прыгаю вниз с балкона, раскидываю руки и лечу, очень высоко, иногда подпрыгиваю с земли и взлетаю в небо над крышами...

Иногда я так искала тебя во сне, но не находила, наверное, тебя там не было... Ты знаешь, мне всегда хотелось тебя найти. А что потом? А ничего. Просто сесть рядом, положить голову тебе на плечо и молчать. Глупо, да? Ну и что. Мне так хотелось. Сидеть рядом, чувствовать твой запах, видеть твои глаза, слышать твое дыхание, быть рядом... Это как летать...

Ты мне однажды приснился. Помнишь, мы не встречались долго? Мне было трудно дышать без тебя. Я звала тебя каждую ночь. А ты все не приходил... А потом ты мне приснился. Ты был рядом, ты гладил мои волосы, смотрел на меня и улыбался. Мне приснилась любовь - я знала. Мы так сидели часто, помнишь? Мне было хорошо. А еще мы часто так лежали - я любила лежать у тебя на плече, обнимать тебя и что-то шептать и слушать твои ответы на мои вопросы. И чувствовать себя маленькой девочкой... У меня всегда было много вопросов к тебе. Да и сейчас они остались, но я не буду их задавать, не хочу, ты все равно не ответишь. Я пришла сказать тебе, просто сказать, что...

...Ты знаешь, я очень ждала твоего звонка. Я была бы самой счастливой на свете, если бы ты позвонил... Это как летать, правда. Счастье для меня - это как летать. Когда ты был рядом, я была счастливой. Потому что была самой собой. Пусть немного испорченной, развязной, оторванной, но это была я. Когда ты был рядом, я жила. Мне теперь трудно не жить. Когда знаешь, что такое ЖИТЬ, НЕ жить уже не получается - давит.

...Я часто делала глупости и говорила глупости, а ты сердился. Не надо - это потому, что я любила и боялась потерять. Я так боялась и берегла, что не удержала. Это как идти по канату с полным стаканом воды: смотришь на стакан, стараясь не пролить ни капли, ступаешь медленно, чтобы не оступиться, но настолько засматриваешься на стакан, что все-таки делаешь неверный шаг и... так и у меня - не получилось пройти по канату.

...А неделю назад была погода, как тогда, и в воздухе пахло так же, когда мы были первый раз вместе… Знаешь за что я тебе благодарна? За то, что ты меня никогда не будил, когда я дремала. Ты так бережно ходил по комнате и садился на край кровати, будто боялся задеть мой сон малейшим шорохом.

Ты как-то сказал, что хотел бы, чтобы я тебя будила каждый день. Ты даже не представляешь, как важны мне были эти слова. Ты, наверное, это говорил просто так, ну я знаю - иногда это говорят для пущей красивости и романтичности. А для меня это было очень важно. Потому что я никогда никого не будила каждое утро... Не надо, не задавай вопросов. Да, я никого не будила каждое утро. А мне хотелось бы. И никто никогда не берег мой сон, как берег его ты. Для тебя это было просто. А для меня важно.

Я была самой счастливой на свете, когда ты меня обнимал всем телом. Ты, наверное, не помнишь, а я, как маленькая, храню все это у себя в памяти... Знаешь, когда я была маленькой девочкой, мы с подружками делали "секретики": находили цветные фантики от конфет, золотинки от шоколадных, вырывали маленькие ямки в земле, клали туда сначала фантики, потом сверху осколки бутылочных стекол и получалось красиво. Потом все это зарывали в землю и по секрету показывали друг дружке - у кого красивее.

Так вот, я тебе раскрываю свои "секретики", глупые, детские секретики о том, что я тебя люблю. Я знаю, что тебе это не нужно, но не надо смеяться, так получилось, я просто тебя люблю. И у меня всегда было чувство, что так и должно быть. Все, что с нами происходило, так и должно было происходить. МЫ были запланированы заранее... Ты понимаешь, о чем я?...

...Я не хотела так много говорить, я хотела просто посидеть рядом и смотреть на тебя... Так вот, о чем я?.. Да... Я никогда не была на горнолыжных трассах, но несмотря на страх согласилась на этот раз поехать. Я задержалась в городе и поехала позже всех, одна. Я ехала по трассе, а солнце такое яркое... Ты знаешь, я ведь плохо вижу, да, ты знаешь это, и когда на дорогу выехала та машина, я не рассчитала. Ты знаешь, было не страшно - я просто ехала вперед и знала, что так и должно быть. Это как летать...

...Однажды я попросила мужа не отключать мой мобильный полгода, если меня вдруг не станет... Ты позвонишь мне? ...Не смотри на меня так, я уже ухожу... Мне просто хотелось найти тебя и посидеть рядом, прижавшись. Можно мне? Меня ведь уже нет. Ты знаешь, я сегодня разбилась.

28

Сашенька

Строгий уставший женский голос:
— Здравствуйте, кем вам приходится Татьяна Ивановна?
— Знаете, я на такие вопросы по телефону не отвечаю. — Опыт, выработанный годами жизни в съемных хатах, научил меня отшучиваться в подобных ситуациях, тем более если спрашивали хозяйку квартиры.
— Ну тогда приезжайте в больницу номер... и побыстрее пожалуйста.
— Что с ней случилось?!
— А на такие вопросы уже я не отвечаю по телефону.
— Ну вы можете хотя бы что-то сказать?
— Нет, приезжайте.

=Spoiler написал(а):

Офигительная однушка с евроремоном на окраине Москвы мне понравилась сразу. Чудесный двор, детская площадка, красивый дом, только в металлической двери квартиры была вырезана болгаркой огромная дыра.
— Что это, Татьяна Ивановна?
— Прежний хозяин выехал не отдав ключи, а служба спасения не вскрывает замки, только вырезает. Да... у меня еще одно условие: помимо пятисот долларов агенту и залога за последний месяц, я прошу еще за два вперед. У меня такая ситуация...
— Да, конечно, меня все устраивает. — Найти хорошую квартиру без мебели, да еще и что б разрешили с собакой — большая удача.
Беготня по району в поисках банкомата — я не рассчитывал, что мне придется выложить сразу два косаря, заключение договора.
Хозяйка отдает деньги подруге:
— Ну, я ей должна... дальше будете платить ей.
Тем не менее, она несколько раз приходила в гости, мы болтали за жизнь, погоду, про ее сына Сашеньку:
— Ах, Сашенька у меня такой талантливый... Ах Сашенька у меня такой скромный, однажды, когда он работал курьером и у него украли деньги фирмы с документами, он три месяца домой не возвращался, боялся сказать, жил где-то на стройке.
Проникнувшись ее проблемами, я даже предложил взять Сашеньку на работу — рыть канавы для кабеля в одном коттеджном поселке. Но Сашенька так и не вышел — он боялся идти по мосту от дачи где они жили до электрички, ведь там менты, а у него нет паспорта.
Татьяна Ивановна к тому времени уже перевела финансовые потоки за аренду с подруги на себя и даже несколько раз брала деньги вперед под разными предлогами. И, наконец, попросила большую сумму — пять тысяч:

— Сашеньке надо паспорт восстанавливать, а в его возрасте без справки из военкомата не дают, а туда придешь — сразу загребут. Мне этих денег хватит на отмазать и долги кое-какие раздам.
Я соглашаюсь — какая разница когда отдавать деньги — сразу или после, все равно отдавать, тем более, что они у меня тогда были. А так будет уверенность в том, что в этой квартире я проживу долго. Выторговываю для себя бесплатный месяц как бонус и настаиваю на нотариально заваренной передаче денег.

Первые числа января.
— Нам ее из областной больницы перевели. Инсульт, сухая гангрена рук и ног, травма головы. Замерзла на улице. Операция через неделю — ампутация всех конечностей, а сейчас ей нужен только уход: памперсы, сиделка, одноразовые пеленки...
— Ампутация рук и ног? Всех?!
— Да. У нее родственники есть?
— Не знаю...
— Муж?
— Гражданский, бывший, сын от него...
— Найти сможете?

Абсолютно черные мумифицированные руки на одеяле, бритая налысо голова пятидесятилетней женщины. Спит. Даю денег санитарке, привожу памперсы.
— Сашенька! Они его убили!
— Убили? Что произошло?
— Я вышла на улицу за водой и упала, поняла, что не могу встать, звала... На дачах никого нет... Начала замерзать... Мне стало тепло и хорошо... А потом поняла, что я очень хочу жить и поползла, долго... Доползла до дома и лежала там... Не знаю сколько... Очень хотелось пить... Зашел таджик, тот, что на дачах работает и сказал: «Нет больше твоего Сашеньки». Они его убили! Найди его отца, пусть приедет...

— Операцию перенесла хорошо, но долго мы ее здесь держать не можем — нет показаний. Вам надо срочно найти родственников.
— Сколько здесь она может пробыть?
— Недели две-три.
К тому времени моя секретарь уже обзвонила все возможные учереждения, куда можно было бы ее пристроить — от государственных до церковных в радиусе трехсот километров от Москвы. Везде нет мест. Отчаявшись, спрашиваю у знакомых медиков:
— А как поступают в больницах с пациентами без родственников, которых лечить уже не надо, но которые нуждаются только в уходе, занимая койкоместо?
— Их увозят на больничной машине на вокзал и кладут на скамеечку. Кто-то добрый вызывает скорую и они попадают уже в больницу другого района. И так по кругу, пока не пропадут совсем.

Отца Сашеньки я нашел в российской глубинке — в том же городе оказался увлекающийся генеалогией интернетчик с такой же как и у него редкой фамилией. Он согласился помочь найти телефонный номер. Гражданский муж выслушал о том, что Татьяна попала в больницу с очень серьезной болезнью (я не стал раскрывать подробности). Сказал, что она хочет его видеть, он, наверное, записал координаты и никак больше не участвовал в этой истории.

— Все! Я не могу ее больше терпеть, забирайте! — Молодая лечащая врач, с которой мы общались все это время была в истерике.
— Я для нее все сделала! Я ей даже комиссию на инвалиднось организовала прямо в больнице, чтоб она потом не моталась, я за нее документы возила... А она тут всех достала... Она...
— Погодите, погдите, как я ее сейчас заберу?
— Я ее видеть не могу уже! Прямо сейчас выпишу и привезу ее по месту прописки!
— Даже если привезете и я в одно мгновение освобожу квартиру, так она тут помрет без рук, без ног одна! Как вы себе это представляете?
— Это не мое дело! — Гудки.
К моему приходу она уже успокоилась, сообщаю что подруга Татьяны Ивановны отыскала далеких родственников. Прошу потерпеть еще немного. Характер хозяйки, видимо, сильно испортился, но это можно понять, уж не знаю, что произошло в палате.
Перевозка больного за тысячу километров в таком состоянии хоть и возможна, но стоит заоблачных денег: скорая, врач, санитар, дорога туда-обратно, а главное — ответственность. Родственники таких сумм не потянули, забирали на своей машине.

Несколько недель спустя, я, подруга хозяйки и два родственника едем на дачу где все произошло, чтобы подать заявление о пропаже-убийстве Сашеньки и понять куда делись пять тысяч баксов. Как и полагается в хорошем детективе, один из родственников — сотрудник милиции. Мы заезжаем в местное отделение, он общается с начальником и нам решают помочь. Два ментовких газика въезжают на территорию заваленных снегом дач и начинается шмон. Из бытовок выгоняются строители, нелегалы-охранники, какие-то девки, проверяются документы, обходятся живущие зимой соседи. Собираются все имеющие хоть какое-то отношение к Татьяне Ивановне, легко прессуются. Кого-то сажают в машину — ну не зря же выезжали, надо и статистику задержаний повышать. Вырисовывается вполне четкая картина: Сашенька за день перед тем как нашли мать, а в это время она уже лежала на полу, приехал на дачу, зашел в дом на несколько минут и неожиданно уехал.

Областная больница. Сюда ее привезли, чтобы оказать первую помощь и отправить в Москву. Здесь мы забираем паспорт Татьяны Ивановны. Нахожу медсестру, дежурившую в тот день. Она рассказывает о странном молодом посетителе, который постоял в дверях палаты, смотря на обмороженную женщину без сознания, и быстро ушел даже не подойдя к ней. На охране перелистываем страницы книги посетителей за тот день. Находим знакомую редкую фамилию... Пересмотрев еще несколько тетрадок за месяц, убеждаемся, что это было его единственное посещение.

Зявление мы все-таки подали — о пропаже человека и только ради Татьяны Ивановны, хотя сами уже ни в чем не сомневались. Ну что ж, она очень хотела отмазать Сашеньку от армии и видимо это у нее получилось — по уходу за инвалидом и как единственный кормилец. По дороге домой мои ошарашенные попутчики начинают рассказывать то, что только мне и не было известно. Сашенька воровал. Всегда и у всех. У маминой подруги в квартире (вот почему она возвращала ей такие суммы), у сослуживцев Татьяны Ивановны на работе, на фирмах куда устраивался. Иногда оставлял записки: «Простите, у меня такая ситуация, я верну». И все проигрывал в автоматах.

Прошел почти год. Изредка, я получал междугородние звонки от забравших ее родственников — то в поликлинике надо взять выписку, чтобы оформить какие-то выплаты, ведь, я рядом, то еще зачем-то. О Сашеньке никаких известий. Каким образом передавать им деньги когда подойдет день очередного платежа, мы договорились решить, дождавшись его наступления. Сашенька позвонил в дверь моей квартиры ровно в тот день:
— Я по поводу оплаты.
— Да ты что! Кто бы мог сомневаться? А где ж ты был все это время, родной? Ты знаешь что с твоей матерью?
— Да..
— Я тебя презираю, денег не дам и не буду с тобой общаться, только через мать! Найти ее знаешь где?
— Найду...
Хлопаю дверью.

Прошла неделя. Звонит мобильный:
— Это Татьяна Ивановна. Ты что там себе позволяешь? Ты как с Сашенькой разговариваешь? Не тебе решать за мою жизнь! Посчитай сколько ты там на памперсы потратил и вычти из платежа — я тебя об этом не просила!
Она повышает мне аренду, я, поспорив, соглашаюсь — за год цены действительно поднялись.

Следующие два года прошли довольно тихо. Однажды, ко мне приезжала милиция — брать Сашеньку по месту прописки. В отделении я дал показания, когда последний раз его видел и что не имею никакой связи с ним. Сашенька вырвал сумку у женщины, выходящей с покупкой из салона связи. Его взяли в ста метрах, переодевавшимся в другую куртку. Он дал подписку, не явлся и пропал. А как-то ночью позвонил следователь уже из другого района и сказал, что если кто-нибудь к нему сейчас не подъедет, то он Сашеньку «закроет», а статья у него — серьезная. Почему Сашенька дал ему именно мой мобильный номер для спасения я понять могу, но к тому моменту у меня уже сформировался еще один принцип: никогда не входить в положение людей у которых ты снимаешь квартиру. Контакты следователя я передал Татьяне Ивановне...

29

В больничной палате
Современная притча
В больнице в одной палате лежали два тяжело больных человека. Один лежал у окна, а кровать другого располагалась у двери.
— Что там видно в окне? — как-то спросил тот, что лежал у двери.
— О! — оживился первый. — Я вижу небо, облака, напоминающие зверюшек, озеро и лес вдалеке.
Каждый день лежащий у окна рассказывал своему соседу о том, что происходит за окном. Он видел лодку, рыбаков с огромным уловом, детей, играющих на берегу, юных любовников, держащихся за руки и не сводящих друг с друга сияющих глаз.
В то время как он наблюдал все эти удивительные события за окном, его соседа мучила глухая злоба. «Это несправедливо, — думал он. — За какие такие заслуги его уложили у окна, а не меня, и я могу лицезреть только дверь с облупившейся краской, в то время как он любуется видом из окна?»
Однажды, лежащий у окна сильно закашлялся и стал задыхаться. Он пытался дотянуться до кнопки вызова медсестры, но у него не было сил, потому что он содрогался от кашля. Сосед наблюдал за происходящим. Ему ничего не стоило нажать на свою кнопку, но он этого не сделал.
Через некоторое время первый затих и вытянулся на своей постели.
Когда его унесли, сосед попросил медсестру, чтобы его переложили к окну. Медсестра выполнила просьбу больного, перестелила его постель, помогла ему перелечь на противоположную кровать и, убедившись, что больному удобно, направилась к двери. Вдруг её остановил удивлённый возглас больного:
— Как же так! Это окно выходит на глухую серую стену! Но тот, кто умер, рассказывал мне, что видел лес, озеро, облака, людей… Как же он мог всё это видеть из этого окна?
Медсестра печально улыбнулась:
— Он вообще не мог ничего видеть; ваш покойный сосед был слепым.
Рассказ из книги Джима Дорнана  " Пианино на берегу"

30

Дьявол на пенсии
Лада Лузина

Дьявол любил ходить в церковь.

=Spoiler написал(а):

Он любил сиротски белые стены маленьких провинциальных церквушек, похожих на кладовки с наивной бутафорской утварью, и величественную сиреневую пыль собора Парижской Богоматери, непробиваемую лепную броню остроконечных католических костелов и хмурый загробный мрак кремлевских церквей, уткнувшихся упитанными маковками в рыхлое московское небо.
Он любил ходить туда в будни и в праздники.
Он ходил не из чувства долга, он любил...

Но больше всего Дьявол любил Киевскую Лавру.

Здесь, почему-то только здесь, переступая тяжелые ворота, он всей своей кожей ощущал, что воздух пропитан дыханием его Учителя. И этот воздух был сладок, как в детстве. И в золоте куполов, словно в зеркальной пудренице кокетки, отражалась лучезарность Его улыбки. Такой утешной, светлой и всепрощающей, вопреки всякой логике во веки веков прощающей людям все.

Но главное - небо.

Нигде в мире Дьявол не видел, чтобы голубые глаза Учителя были так близко. Так, словно он стоял перед тобой и улыбался тебе своим прозрачным, солнечным взглядом. Этим взглядом, - Дьявол всегда чувствовал это так явственно, что от желания у него сводило губы, - можно было утолить любую жажду, умыться и смыть с себя весь пепел и прах этого мира.

Дьявол давно уже не видел Учителя. Если бы он пришел к нему, Учитель конечно же принял бы его. Но никогда не стал бы смотреть на него так, как он глядел с небес на своих возлюбленных предателей и ублюдков.
Никогда. Никогда. Никогда.
Особенно теперь.

У Дьявола была депрессия. Победа не принесла ему удовлетворения. Стало скучно. Последние несколько лет Дьявол бездельничал. Ему больше нечего было делать. Кочуя по миру, он лишь угрюмо наблюдал, как люди культивируют в себе его черты и тоскливо констатировал, что герой нынешнего времени в точности списан с него. Этот герой был горд, честолюбив, умен, образован, ловок и хитер, циничен, загадочен, демоничен, талантлив, красив и сексуален. У него был жесткий острый взгляд. Он обладал грацией, живучестью и мертвой хваткой кошки. Соблазнял всех женщин, которые попадались ему под руку, стремился к богатству и власти, и достигал того и другого любой ценой. Короче, кумир ХХI века был в точности таким, каким позабытый богослов Ириней впервые описал его, Дьявола, еще в ХI веке нашей эры.

Но нынешние люди не читали старых богословов. У них были свои романы и фильмы. И эти сюжеты сводили Дьявола с ума. Он, Дьявол, стал одним из самых любимых персонажей. Ему приписывали чувство справедливости, право на высшую кару и правду последней инстанции. Его описывали лучшие писатели. Его играли лучшие актеры. Образ Князя Тьмы был загадочен, демоничен, сексуален, образован, циничен и чертовски обаятелен. Создатели фильмов и книг не сильно стремились сжить врага рода человеческого с лица Земли. Его любовно трепали по загривку, приговаривая: "Ах ты, старый проказник, наш милый мерзкий шалунишка!".

Человечество самозабвенно строило Дьяволу глазки.
Дьявол презирал людей, но ничего не мог поделать с ними, ибо они разделяли его точку зрения. Они ценили в себе только его качества и ни в грош не ставили тех, кто ими не обладал.
Дьявол стал их идеалом. Но он не разделял их идеалы.
И ему не оставалось ничего, кроме как уйти на пенсию.
Ведь невозможно причинить зло тому, кто уже причинил его себе сам.
Амен.

Часы на Крещатике пробили три часа дня и пропели: "Як тебе не любити, Києве, мій..."
Дьявол придерживался того же мнения. Киев был самым подходящим городом для Дьявола на пенсии. Весь он, до самых краев, был заполнен мутным, бездушным вакуумом медлительного бесчувствия. Его жители напоминали рыбок в аквариуме. Их неспешные, бессмысленные поступки, успокаивали нервы.

Прислонившись к стене, Дьявол долго глядел на толпу.
По тротуарам Крещатика ветер гнал мимо него листопад убогих страстей и желаний. Листопад душ... И все они были одинаково блеклыми и немощными.

Бесконечный людской поток размеренно шел мимо. Шаркали подошвы, стучали каблучки. Обрывки пустых слов тут же таяли без следа. Их глаза и лица были также пусты, как их души.
Пусто. Пусто. Пусто.

Дьявол долго пытался подобрать синоним. Но не смог.
"Пустота, ведь это же - ничего", - подумал он.
"На земле больше нет жизни. Остались дома, тела, троллейбусы. И ни одной живой души. Все они - мертвые..."
"...Нет. Мертворожденные. Ведь для того, чтобы умереть, нужно хотя бы мгновение быть живым..."

Он видел заживо сгнившие зародыши их душ, покрытые коричневой вонючей плесенью. Их души воняли равнодушием. Город смердел равнодушием до самых звезд. Люди ходили по трупам, даже не замечая этого.

Посреди Крещатика лежал человек. У него был инфаркт. Он умирал. Но люди предпочитали думать, что он пьян. Им было удобней думать так. Они шли мимо и спешно, брезгливо давили вспыхивающие в их душах искры человеколюбия, словно окурки сигарет. Каждый, кто проходил мимо умирающего, становился его убийцей.

Некоторые, особенно женщины, забрасывали на Дьявола цепкие взгляды. Высокий мужчина у стены казался им загадочным, демоничным, сексуальным и чертовски привлекательным. У них было ощущение, что он способен соблазнить любую. Их не смущал его пересохший, растрескавшийся до крови рот и острый взгляд убийцы. Они охотно бы облизали этот рот, умирающий от жажды на бледном, как пустыня, лице. Им было бы приятней помочь мужчине со взглядом убийцы, чем умирающему. А помогать умирающему было совсем неприятно.

Лежащий на асфальте умирал.
У этого человека было 3 985 убийц. 3 985 и еще одна. Девушка с неуверенными, мятущимися глазами уговаривала прохожих посетить церковное собрание. Она не смотрела на мужчину, который умирал у ее ног. А люди, не глядя, брали у нее бумажные прямоугольнички с адресом и выбрасывали их в ближайшую урну. Через два часа, раздав все пригласительные в рай, она облегченно вздохнула. В этот момент человек умер.

Дьяволу захотелось спать.
Раньше он презирал людей за их жалкие потребности: спать, есть, ходить к дантисту... Но теперь он завидовал им уже в том, что ровно треть своей жизни они проводили в состоянии беспамятства.

Дьяволу хотелось забыться.
Для этого нужно было убить кого-то и вселиться в его тело. Но убивать не хотелось. Ничего не хотелось. Хотелось спать. Хотелось покоя. Навсегда.
Стоявший у стены человек с воспаленным ртом и растрескавшимся взглядом, медленно растаял в воздухе.

Натягивая на себя валявшееся под ногами тело умершего мужчины, Дьявол невольно усмехнулся: "До чего я докатился? Веду себя, как бомж, который собирает пустые бутылки." Поднявшись с асфальта, он отряхнулся и огляделся вокруг. Как и следовало ожидать, его воскрешение не произвело на прохожих никакого впечатления.
"Да, - подумал он, - Не удивительно, что Иисус давно уже не имеет тут успеха. Кого может позабавить трюк с воскрешением, если им все равно умер человек или нет."

Он неприязненно поежился в новом теле, еще хранившем в себе остатки чужой боли. Тело было неуютным и тесным в плечах. Дьявол аккуратно натянул на свои руки кожу пальцев, завел остановившееся сердце и старательно очистил грязь с черного пальто.

Душа покойного стояла рядом и ошарашено смотрела на него.
- Че вылупилась? - огрызнулся он, - В ад!
На совести умершего было 3 986 предательств любимых, друзей, близких. И три смерти, которых он даже не заметил. Не родившийся ребенок его любовницы, сама любовница, умершая полгода спустя от заражения крови, полученного при неудачном аборте, и женщина 78 лет, которая попросила у него в магазине купить ей кусок хлеба. Он ответил, что принципиально не подает милостыню, и тут же забыл об этом. Он не помнил имя девушки, не ставшей матерью его ребенка. Он прожил жизнь, даже не заметив, что она состоит из поступков. Прожил, не живя.
Его ад начался на асфальте Крещатика и не окончится уже никогда. Минута за минутой, век за веком душа его будет гнить в беспросветном мраке одиночества. Ему придется осознать, что такое гнить заживо и быть мертвым, будучи бессмертным. Его ад будет в точности таким, какой была его жизнь.

Дьявол купил билет, сел в троллейбус и поехал в Лавру.
Спускаясь к нижним пещерам, он задрал голову и искупался в небесном взгляде Учителя, раскинувшемся над монастырем, над выцветшими под летним солнцем кронами деревьев, над мутным лезвием Днепра, над городом, испражнявшимся равнодушием.
Он подумал: "Я ничем не хуже."

Издалека этот убаюканный небом город на левом берегу казался несуществующим. Несущественным, в сравнении с бесконечным небосклоном. Спускаясь к нижним пещерам, Дьявол мечтал, как он снимет дом с садом, неподалеку от Лавры. И будет спать в саду в гамаке, чтобы, проснувшись, не видеть ничего, кроме этого голубого, незамутненного миром взгляда.
"Господи, нам обоим пора на пенсию. Поскольку и твоя любовь, и моя ненависть стали одинаково бессильны. Мы оба уже ничего не можем изменить."

Вместе с Дьяволом в церковь вошла девушка.
По ее зажатому лицу, голым ногам и непокрытой голове с несвежей побелкой волос было понятно, что она здесь впервые. Блондинка неуверенно подошла к прилавку, где продавались иконы и, протянув испуганную ладошку с тусклой мелочью, попросила у послушницы свечечку.
Она так и сказала "свечечку". Ее пальцы, с неровными ногтями, покрытыми облезшим зеленым лаком, заметно дрожали.

- Ах ты убожище! - взъерепенилась вдруг дебелая морщинистая баба, которая только что любовно отсчитав деньги, купила себе самую толстую свечу, - И не постеснялась прийти с голыми ногами в Храм Божий! Пошла отсюда!
Блондинка сжалась и отступила на шаг, как уличная собачонка на которую ни за что, ни про что замахнулись палкой. Ее стоптанный каблучок уныло тюкнул о каменную плиту. Никто из прихожан не повернул головы в их сторону.
- Иди! Иди отсюда! Кому сказала!
Это был уже крик.

Баба угрожающе засопела, испуская пары праведной, благочестивой ненависти. Тяжелые щеки и подбородок, испещренные грязью серых морщин, надвигались на испуганную девушку с неумолимостью экскаватора, выполняющего план по валу. Грузная коричневая рука сжимала толстую свечу словно милицейскую дубинку. Ей до смерти хотелось ударить по этому бледному, затравленному лицу с накрашенными губами и размозжить его в кровь. Ни отчаяние в затравленных, бездомных глазах блондинки, ни синяк на ее убогой, еще по детски острой коленке не вызывали у старухи и тени сочувствия.
Ей хотелось...
(Дьявол так явственно почувствовал эту вонь, словно стоял посреди толпы, окружающей гильотину.)
...ее убить!

Судьбы двух женщин предстали пред Дьяволом, как четко расчерченные карты дорог. Вот перекресток, а дальше их путь не долог. Старуха никогда не попадет в рай. И ее душу будут вечно гнать прочь, прочь, прочь в бесконечном мраке ада. А девушка никогда больше не придет в церковь. Сегодня вечером она опять напьется, завтра тоже, через три года спьяну попадет под машину. Все просто. Все скажут: "Сама виновата!.."

Фактически они будут правы. Ибо люди не знают...
Они знают, что им будет проще не знать об этом!
...что ни одно событие в этом мире никогда не объяснялось фактическими причинами. И ни один пешеход не попал под колеса только потому, что переходил дорогу на красный свет.
"Тебе-то что? Уж если кто здесь и имеет полное право быть равнодушным, так это ты!"

Дьявол отвернулся к стене. Там безмолвно страдала икона Божьей матери. Мария в одежде из золотой чеканки глядела на него так, словно собиралась заплакать, и младенец со старческим лицом тоже едва сдерживал слезы.

Богу было все равно, какой длины юбка у блондинки, в какой цвет покрашены ее волосы и есть ли они вообще. Он глядел на нее с бессильной любовью широко открытым голубым небом. И для того, чтобы встретится с его взглядом, девушке достаточно было только выйти из церкви и поднять голову вверх. Но она этого не сделает. Она побредет сейчас домой, глядя себе под ноги, матерясь и проклиная ту минуту, когда ей пришла в голову мысль прийти сюда. И Бог ничего не сможет изменить. Потому что наделил всех своих ублюдков, включая эту старую суку, свободной волей - правом собственноручно мостить себе ад.

"Тебе-то что?! Ведь ты же знаешь, что разница между жизнью и смертью состоит лишь в том, что при жизни еще можно что-то изменить."
Дьявол видел, как с живых людей сдирали кожу, разрезали их на куски, скрупулезно дробили им кость за костью, вливали в беспомощную, пронизанную, отчаянным страхом плоть расплавленный свинец.
"Ну и что?"
Он видел столько убитых и убийц и знал, что убийцы редко бывают хуже убитых.
"Так откуда же во мне эта дешевая человеческая сентиментальность? Ведь я знаю, что стоило бы немного изменить декорации, и эта же блондинка выгнала бы старуху со своей территории пинками под зад. Так какая разница, что сейчас больно ей?"

Икона укоризненно посмотрела на него. А небо - он видел это из открытых дверей - было таким же безмятежно голубым и недостижимым.

Для него.

Но не для них.

И дело не в том, кому сейчас больно. Как бы ни изобретательны были люди в искусстве причинять друг другу боль, любая пытка на этой земле имеет конец. В то время, как ад - бесконечен, из него нет возврата и все страдания там - навсегда, навечно, без перерыва на обед. Там нет даже паузы между двумя ударами, когда палач вновь заносит над тобой руку. Там нельзя потерять сознание от боли. Там нет ни амнистий, ни смерти, которая может положить конец этой пытке. Там только боль, беспросветная, беспредельная, каждому своя, без конца.

И потому самое страшное...
(Страшнее расплавленного свинца, которым заправляют сведенное судорогой, задыхающееся от нечеловеческой боли человеческое горло. Страшнее металлического хлыста, который за несколько часов пропарывает растерзанное тело насквозь. Страшнее асфальтного катка, который неумолимо спрессовывает обреченную плоть в слизкую кровавую лужу.)

... самое страшное, когда у тебя на глазах убивают этого чахлого, несчастного, атрофированного зародыша, именуемого душой. Зародыша, который первый и последний раз попытался открыть глаза.

"Я делал это тысячи тысяч раз. А сейчас эта женщина убивает его у меня на глазах, в то время как я стою, опустив руки, с лицом плаксивого ангела-хранителя! Определенно, мир сошел с ума..." - уныло подумал Дьявол. И вдруг ощутил внутри дано забытую боль бунта.

Боль!
Боль пробежала по его жилам подобно расплавленному свинцу, взорвала нутро. Каждый его зуб наполнился неутоленной жадной болью.
"Больно! Как мне больно-о-о!!!"

"В конце концов, - мысленно взвизгнул он. - Какого дьявола эта старая карга будет вершить у меня под носом судьбы людей?!
Только потому, что она страдает адской гордыней?
Так здесь есть некто, имеющий куда больше оснований испытывать это чувство!"

Сжимая в руках сломанную свечу, девушка уже шагнула к выходу. Но мужчина с острыми глазами загородил ей путь.
- Куда же вы? - спросил он.
Блондинка мутно посмотрела на него. Он мягко взял ее за локоть. Его взгляд сверкнул обнаженной сталью. И эта сталь была голодна.
- Вы пришли к Богу...
(Икона Божьей матери удивленно открыла глаза...)
- К Богу, а не к этой старой идиотке, - твердо сказал он, отчеканивая каждое слово.

Стоявшие рядом люди испуганно покосились в их сторону. От неожиданности старуха подпрыгнула на месте:
- Да кто ты такой!?.. - раскатисто выплюнула она. И, вдруг, вскрикнула и осеклась, порезавшись о его взгляд. Этот взгляд распарывал ей грудь, как скальпель.

Придерживая девушку за локоть, мужчина в черном пальто вплотную подошел к ощерившейся бабке и глазами вдавил ее в стену.

- Вы пришли в дом Бога, - спокойно продолжал он. - А эта женщина совершила непозволительный поступок. Она пыталась прогнать из светлого дома Господа нашего заблудшую овцу, которая наконец вернулась к своему Отцу... Отцу, который давно уже ждал здесь свое бедное, бесприютное дитя, чтобы распахнуть для него любящие объятия... И теперь Бог покарает ее за это.
(...Божья матерь открыла не только глаза, но и рот...)
Старуха стояла, вжавшись в стену. Белая, как церковная стена, истерично прижимая руки к груди. Он безжалостно посмотрел ей в глаза. И в ее расширенных от страха зрачках отразился красный мрак ада. Не зажженная свеча упала на пол.
- Бог покарает ее за это! - жестко повторил он.

(...Младенец Христос напряженно смотрел на него исподлобья. И даже висевшая рядом отрубленная голова Иоанна Крестителя любопытно приоткрыла мертвые веки...)

Старуха стала страхом. Огромным сгустком, потного трясущегося страха, прижавшегося к выбеленной стене. Одним точным ударом Дьявол вонзил взгляд в сердцевину ее зрачков. Старая женщина закричала, как бесноватая и, вцепившись обломанными ногтями себе в горло, грузно рухнула на пол.
Служба оборвалась, как лопнувшая струна.
В нос ударил острый запах наэлектризованной тишины и паленого мяса.
Дьявол молча добил свою жертву взглядом.
Насмерть.

- Помните, Бог любит вас и никому не даст вас в обиду, - сказал он блондинке. - Пойдите, и поставьте ему за это вашу свечу.
Девушка глядела на него. Ее невидящий взгляд вдруг распахнулся, словно двери темницы. Дьявол чувствовал, как сейчас от его слов в этой затюканной, сжатой в бессильный кулачок душе загорается огонь. Видел, как озаряется изнутри ее серая кожа. Вокруг столпились люди. Улыбнувшись, он выпустил локоть девушки и повернулся к ним. Люди в ужасе таращились на лежавший у его ног, почерневший труп старухи. У этих людей не было лиц. От страха их черты побелели и лица превратились в бессмысленные белые пятна.

- Что случилось? - отрывисто спросил худенький священник с невнятными бегающими яблочками глаз. Его взгляд трусливо старался оббежать острые глаза Дьявола. С их острия все еще капала кровь.
- Грешницу постигла божья кара. - спокойно пояснил ему Дьявол.
- Что? - испуганно переспросил священник. Он надеялся, что ослышался. Его личико с кислой бородкой, скукожилось от ужаса и стало похоже на плохо общипанную дохлую курицу.
- То есть, как это что?! - тяжело ответил Дьявол. - Как это что?!
И хотя их отделяло не меньше пяти метров, священник явственно почувствовал, как мужчина в черном пальто положил свою огромную руку ему на плечо.
- Грешницу постигла божья кара, - повторил он. Его учтивость была угрожающей. - Вы что, не верите, что всех грешников настигает божья кара?
В ответ священник только испуганно замотал головой и попятился назад, стараясь сбросить со своего плеча эту невыносимо тяжелую длань. "Я схожу с ума... Так не бывает!" - обреченно подумал он, чувствуя, что водоворот невозможного затягивает его все глубже и глубже.
- Вы, служитель церкви, не верите, что всех грешников постигает божья кара!!!
Голос дьявола неожиданно стал гулкий, как удар колокола. И каждое слово било наотмашь, словно пощечина.
- Вы, служитель церкви, не верите?!
Это была угроза.

Голос стал громогласным. Он заполнил собой все пространство маленькой церкви, подобно штормовой волне единым махом, накрывшей хрупкую шлюпку. Голос заливал уши, глаза, рот, проникал вовнутрь. А где-то там, под плитами каменного пола, раздался рев. Смертельный рев разъяренного зверя.

- ВЫ НЕ ВЕРИТЕ!!!

- Верю!!! - истошно заорал священник. И, вонзив пальцы в серебряный крест на своей груди, заломил руки к небу и рухнул на колени. - Господи, прости нас грешных!

- Господи, прости нас грешных! - взвыли окружающие, грузно падая на пол. Их лбы глухо застучали об пол, как гнилые арбузы.
Грянула оглушающая тишина. Стало так тихо, что Дьявол услышал дыхание своего Учителя. И шорох его теплой ласковой ладони, которой он погладил своих испуганных детей по их поникшим головам. И шепот...

- Он простит вас, - с сожалением сказал Дьявол и отвернулся.
У него было чувство, будто он только что изнасиловал себя сам.
Но почему-то стало легче.

Выйдя на улицу, он зажмурился от слепящего света. Потом резко запрокинул подбородок вверх и открыл глаза.
Учитель смотрел на него своим безоблачным синим взглядом и улыбался...

ЕМУ?!
"Я и не знал, что у тебя есть чувство юмора, - буркнул Дьявол. И, помолчав, усмехнулся ему в ответ растрескавшимися бледными губами.

"Еще немного и я не выдержу, и пойду в проповедники, - сказал он, - Похоже, я единственный на земле, кто все еще верит в Бога."
"В конце концов, - добавил он про себя, - после выхода на пенсию, каждый заводит себе какое-нибудь дурацкое хобби.".


Вы здесь » Маленькие женские секреты » Литература » Литературное кафе